Яков Наумов - Тонкая нить

«А деньги, деньги, — усмехалась она. — Деньги, на которые приобреталось все, все вот это. — Она указала на роскошную обстановку столовой, сделала широкий жест в сторону спальни. — А изысканные наряды, драгоценности, которые ты подносил мне день за днем? На какие средства это приобреталось? На твое жалованье? Так называемую зарплату? Смешно!»

«Никаких денег мне никто не давал, — попытался я возразить. — Ты это превосходно знаешь».

«Не говори глупостей, — недовольно поморщилась Ольга, — не все ли равно, вручались эти деньги прямо тебе из рук в руки или передавались через меня? И запомни, там, — Ольга подняла вверх указательный палец, отчетливо выговорив слово „там“, — там все учтено. До последней копейки. Так что в случае нужды эти данные окажутся, где им и следует быть. В КГБ. Вот так-то, мой милый. А теперь подумай, надо ли тебе торопиться совать собственную шею в петлю».

Я был разбит, уничтожен. Тупо уставившись на Ольгу, я молчал. Молчал — и все!.. Так прошло несколько минут. Молчание прервала Ольга: «Ну что же ты не идешь заявлять, каяться в грехах?» — резко спросила она.

«Оленька, — сказал я и сам почувствовал, как мерзко дрожит мой голос, — о чем ты? Куда идти? Зачем? Я — я не знаю, что делать. Это ужасно…»

Да, мне стыдно в этом признаться, но это была капитуляция, полная капитуляция. Ольга сразу это поняла. Быстро поднявшись со стула, она подошла ко мне, потрепала по щеке как маленького ребенка и как ни в чем не бывало заговорила: «А что, собственно говоря, случилось? Что ты впадаешь в истерику? Ну, выяснили отношения, так это к лучшему. Теперь, по крайней мере, ты будешь работать осмысленно, будешь приносить то, что действительно заслуживает внимания. Дальнейшее — моя забота».

Вот тут-то, в этот самый момент, я и понял, что убью ее, убью сам, своими руками, что иного выхода у меня нет. Пойти сообщить о ней я не мог — боялся. Нет, я должен убить, разрубить этот узел. И в то же время… да… мне жалко было Ольгу. Повторяю, я продолжал, несмотря ни на что, любить ее…

— Вам жалко было Ольгу Николаевну? Только ее? Вы за ее судьбу опасались? — чуть усмехнулся Миронов. — Так ли, Капитон Илларионович?

— К чему кривить душой? — потупился Черняев. — Думал я не только об Ольге Николаевне. Собственная участь, если все откроется, страшила меня не меньше. Нет, мне не хотелось лезть в петлю. Да, признаюсь, я проявил малодушие, трусость, но уж слишком глубоко я увяз…

— Вот так-то лучше, — заметил Миронов. — Во всяком случае, честнее. Кстати, вы так и не сказали, когда все это произошло. Нельзя ли уточнить?

— В январе, — уверенно ответил Черняев. — В конце января этого года.

— Так. Ну, а что было дальше? Вы начали выполнять шпионские задания вашей жены?

Черняев отрицательно покачал головой.

— Нет. Никаких заданий я не выполнял. То есть я приносил домой кое-какие материалы, но подбирал такие, в которых не содержалось ничего секретного, никакого намека на государственную тайну. Больше Ольга, как она к этому ни стремилась, ничего существенного от меня не узнала.

— И она, что же, не поняла, что вы пытаетесь ее провести, мирилась с таким положением?

— Да как вам сказать? Думаю, что поняла. Скорее всего, поняла. Во всяком случае, требования ее возрастали и возрастали чуть не с каждым днем. Но не в этом дело. Жизнь-то наладить было уже нельзя: все пошло наперекос, стало невыносимым. Ольга откровенно третировала меня, помыкала мной. Она стала пропадать целыми днями, бывало, что не являлась домой и по ночам. Вскоре мне стало ясно, что у нее есть кто-то другой, да она этого теперь особенно и не скрывала: я был полностью в ее руках. С каждым днем подтверждалась моя догадка, крепла уверенность, что меня-то Ольга никогда не любила. Ей нужен был мой пост, мое положение, мой доступ к секретным данным, чтобы использовать все в преступных целях, но не я, не моя любовь. Любовь?! Да что там говорить: любовь, нежность — все это было игрой, подлой, мерзкой игрой. Чем больше я в этом убеждался, тем сильнее крепло решение убить, уничтожить это чудовище. Вчера о последних месяцах нашей совместной жизни я рассказал правду: это был ад, сущий ад…

Что я могу сказать еще? — продолжал Черняев. — Все, что произошло потом, позже, было так, как я рассказывал вчера. Умолчал я лишь об одном: не назвал истинной причины, побудившей меня убить Ольгу, умолчал, что она была шпионкой, оберегал ее память…

— Только ли ее память оберегали? — вставил вопрос Миронов.

— Да, клянусь вам, прежде всего ее память.

— Что же было дальше? Продолжайте!

— Продолжать? Но что я могу еще сказать? Все остальное — ну, поездка на курорт, история с билетом, — все так и было, как я рассказывал. Добавить мне нечего.

Черняев глубоко, судорожно вздохнул и бессильно откинулся на спинку стула.

— Ну вот, — с трудом произнес он, — теперь я сказал все, можете меня судить…

Миронов посмотрел на него с усмешкой:

— Так-таки сразу и судить? Что вы все торопитесь, Черняев? До суда еще далеко. Скажите, после исчезновения вашей бывшей жены с вами никто не пытался установить связь? Я имею в виду сообщников Ольги Николаевны.

— Нет, никто.

— Допустим, так. Ну, а сами вы кого-нибудь из ее окружения, друзей, близких, знали? Еще при ее жизни?

— Никого не знал. Не пришлось.

— Что ж, никто из знакомых, из родственников, наконец, вашей бывшей жены не бывал у вас в доме, ни с кем она не встречалась? Ни у кого сама не бывала? Неужели так?

— Нет, почему, родственники у нее были. Какая-то тетя, по-моему. Ольга к ней как-то ездила. Да вот, кстати, как раз тогда, когда говорила, что уезжала оформлять развод.

— Ездила к ней, к тете? Вы в этом уверены? — спросил Луганов. Он вспомнил, что, по словам Навроцкой, Ольга Николаевна после переезда в Крайск у нее не бывала.

— Ручаться я не могу, — возразил Черняев, — но так она тогда говорила…

— Хорошо, — сказал Миронов. — А как насчет знакомых, друзей Ольги Николаевны? Кого из них вы знали, кого можете назвать?

— Никого, — твердо ответил Черняев. — Знакомых Ольги Николаевны я не знал.

Миронов взял из лежавшей у него на столе папки заранее подготовленные фотографии, среди которых были снимки Левкович, самой Корнильевой и Войцеховской, поднялся со своего места, подошел к столику, за которым сидел Черняев, и разложил на нем фотографии.

— Среди изображенных на этих снимках лиц есть кто-либо, кого бы вы лично знали или, возможно, встречали. Встречали сами или в обществе вашей жены?

Пока Черняев перебирал фотографии, Миронов встал несколько в стороне, пристально наблюдая за ним.

— Вот это, — сказал Черняев, откладывая на край стола снимок Корнильевой, — моя бывшая жена, Ольга Николаевна Величко. Это, по-моему, Левкович. Стефа Левкович. Наша домашняя работница. А остальные… — Он еще раз бегло просмотрел фотографии. — Нет, остальных я не знаю.