Андрей Салов - Семь смертей Лешего

Но советское государство, провозгласившее главным принципом человеколюбие, заботу о гражданах, по мере возможности придерживалось этого, чтобы хорошо выглядеть в глазах просвещенного Запада, с которым вела затяжную, холодную войну. Страна буквально кричала о своей заботе к больным и убогим, демонстрируя показную любовь всему миру, при этом стыдливо умалчивая об особенной «любви», к гражданам иного рода. Здоровым физически, но больным, по мнению властей, духовно, раз поднимали свой голос против сложившихся в стране устоев, критикуя ее основы, догмы и постулаты. Подобными пациентами в основном и наполнялись многочисленные расплодившиеся в советской стране, специальные медицинские заведения для душевнобольных. Понастроенные за годы советской власти специальные учреждения закрытого типа, не пустовали, регулярно заполняемые под завязку для излечения, инакомыслящими гражданами великой державы. И средь множества несчастных страдальцев, лишь ничтожные единицы сродни Свидеру, которые действительно нуждались в психиатрической помощи. Но советская психиатрия, за долгие годы поднаторевшая в перевоспитывании и ломании инакомыслящих, таким, как «Жук», помочь была не в состоянии.

Авдеич съездил в райцентр и замолвил слово в защиту подсудимого. За что немедленно схлопотал строгий выговор с понижением в звании от начальства и твердое обещание в случае повторения в районе чего-либо, даже отдаленно напоминающего этот случай, вылететь из милиции с таким треском, что шум пойдет по всей округе. И ни в одну приличную организацию, с такой рекомендацией, какую он непременно получит, не пустят даже на пушечный выстрел. Одна ему потом дорога, либо в петлю, либо на метлу, в дворники. До пенсии убирать мусор, раз не смог справиться с человеческими отбросами. Либо идти ни свиноферму, крутить поросятам хвосты, выносить за ними дерьмо, такое вонючее и едкое, что как не мойся, от тебя будет нести не лучше, чем от питомцев. Эту прилипчивую, въедливую вонь не выветрить потом много месяцев и не помогут никакие отечественные одеколоны и новомодные заграничные дезодоранты, что можно достать по блату, где-нибудь в городе, по тройной цене. В деревенской глуши подобный товар мог оказаться разве что по ошибке и никак не иначе. А поскольку торгаши умеют отлично считать себе в прибыток, то всерьез рассчитывать на подобное везение, не приходилось.

Авдеич, хоть и подавленный потерей звезды, рухнувшей в ближайшей перспективе карьерой, возмущенный угрозами районного начальства о досрочной отставке, до конца выполнил свой долг, как представитель власти, и просто порядочный человек. Благодаря его стараниям, вышедшим для самого Авдеича боком, Лешкин отец получил по совокупности всех инкриминируемых ему дел, наказание на уровне нижнего порога.

10 лет строгого режима, что предстояло отбыть на одной из ударных строек страны, где под прикрытием высоких лозунгов и показного энтузиазма, трудились сотни тысяч каторжан. Строители светлого будущего, осужденные кто праведно, кто неправедно, на различные сроки тюремного заключения. Чтобы не плодить в стране армию дармоедов и бездельников, справедливое советское правительство, милостиво вручило им в руки орудия производства, по большей части не требующие умственных усилий, но требующих существенных физических затрат. Гуманная народная власть дала заключенным шанс, достойным и кропотливым трудом на благо Отчизны, проложить себе дорогу на свободу с чистой совестью.

Людей поманили призрачной перспективой условно-досрочного освобождения, возможностью заработать какие-то деньги, которых хватит на первое время после выхода на свободу. Но, далеко не все деньги и не всегда, оседали в карманах сидельцев, когда подходил к концу срок, отмеренной судом изоляции от общества. Как правило, этих денег было у всех примерно одинаково, совсем чуть-чуть, чтобы хватило на первые два-три месяца жизни. А большего не нужно, так справедливо считало и тюремное начальство, и люди, на голову выше их, занимающие столичные кабинеты, курирующие систему управления исполнения наказаний.

Кто позволит бывшим зекам, гулять на свободе больше двух-трех месяцев? Нет, мил человек, хоть расшибись в лепешку, но будь добр в течении этих месяцев устроиться на работу. И совсем не важно, какая она, эта работа. Главнее всего бумага о трудоустройстве, что предъявлялась в соответствующее подразделение милиции, занимающееся проверкой бывших заключенных на предмет склонности к повторному совершению противоправных деяний, так называемому рецидиву.

Большая часть, приличных по тем временам денег, уходила на оплату различных судебных изысков. Не миновала участь сия и загремевшего на 10 лет в места не столь отдаленные, Лешкиного отца. По суду, ему помимо наказания отмеренного в годах, назначены были и существенные денежные выплаты.

По суду ему было предписано оплатить все издержки на лечение доктора Мельниченко. За его счет и протезирование дюжины зубов сельского эскулапа. Суд также постановил оплачивать ему пребывание повредившегося рассудком санитара Свидера, по кличке «Жук», в психиатрической клинике, помещенного туда, на пожизненное содержание. Еще одним пунктом финансовых затрат, стала оплата произведенных за колхозный, а следовательно государственный счет, похорон третьего участника, закончившейся трагически попойки, плюс к этому небольшая денежная компенсация семье покойного.

Эту компенсацию придумал судья, наслушавшийся модных рассуждений на этот счет и от которой, легко бы отказалась семья Шалоумова, закоренелого алкоголика и буяна, от которого жена и дети постоянно ходили в синяках. Человеком он был тяжелым по жизни и никогда, ничего не тащил в дом, более того, не прочь был и оттуда прихватить кое-что в обмен на столь любезную сердцу выпивку. Хозяйство держалось на жене, хрупкой и молчаливой женщине, покорно терпящей всю жизнь бесконечные побои и издевательства, от доставшегося ей в наказание за грехи, мужа.

Халявину даже показалось на миг, что в зале суда она ожила, похорошела, окончательно уверовав в то, что домашний мучитель и тиран, никогда больше не заявится в дом, не обидит ее и детей. Ему показалось, что в ее глазах, всегда задумчивых и печальных, блеснула на мгновение и тут же погасла искорка безумной радости. И тут же женщина опустила глаза в пол, чтобы они нечаянно не выдали переполнявшую ее радость и затеплившуюся в груди надежду на лучшую жизнь. Так и просидела она до оглашения приговора, опустив глаза в пол, теребя хрупкими ручонками, полы накинутого на плечи платка. А когда завершился суд, и она проходила мимо клетки, с убийцей мужа, не было в ее глазах иного чувства, кроме признательности. Не было на ее лице и тени сожаления об утраченном безвозвратно, супруге.