Владимир Тучков - Скованные одной целью

е) по мотиву национальной, расовой, религиозной ненависти или вражды;

ж) неоднократно либо лицом, ранее совершившим умышленное причинение тяжкого вреда здоровью или убийство, предусмотренное статьей 105 настоящего Кодекса, – наказывается лишением свободы на срок до пяти лет».

– Смею вас уверить, – сказал Вильнев, тожественно подняв вверх указательный палец правой руки, – что в действительности ваши деяния подпадают именно под эту статью кодекса. Еще точнее, под вторую часть, пункт «а».

Желудько усомнился относительно того, что лишение человека ноги наносит его здоровью вред средней тяжести.

И вот тут-то Вильнев блестяще положил оппонента сразу на обе лопатки. Фигурально, конечно, выражаясь.

Он попросил обратить особое внимание на часть первую статьи 111. Где тяжкий вред здоровью квалифицируется как «стойкая утрата общей трудоспособности не менее чем на одну треть или заведомо для виновного полная утрата профессиональной трудоспособности».

Однако, Вильнев ещё выше поднял указательный палец правой руки, в результате ампутации конечностей у бомжей будет не снижаться, а резко возрастать профессиональная трудоспособность! Поскольку они профессиональные попрошайки, то и подавать им из чувства сострадания будут значительно больше!

Но это ещё не всё, продолжил Вильнев, возвышая голос. Ни для кого не секрет, что очень многие бомжи, имея криминальное прошлое, зарабатывают средства к существованию за счет грабежей, а то и убийств. Человеку с ампутированными ногами придется распрощаться с такого рода деятельностью. Что является очень большим социальным благом.

Несомненно, суд, если он, конечно, будет, примет во внимание то, что полученные фирмой средства мы направляем на социальные программы, принося тем самым большую пользу обществу. И следовательно, Юрий Михалыч, голос Вильнева зазвучал мягко и вкрадчиво, требование Уголовного кодекса наказывать «лишением свободы на срок до пяти лет» лично к вам будет применено по минимуму. Полгодика, не больше.

Однако, закончил Вильнев, до суда дело доводят только дураки. Мы с вами к таковым не относимся!

Да, действительно, всё было продумано самым наилучшим образом. Если бы кто-то из прооперированных бомжей и решил в состоянии умопомрачения прийти в милицию и рассказать о фирме, где отрезают ноги и вшивают чип со смертоносной ампулой, то, во-первых, никто бы бомжа не стал и слушать.

Во-вторых, если бы вдруг кто-то из ментов в состоянии умопомрачения и решился выслушать бомжа, то он бы ему не поверил.

В-третьих, если бы мент и поверил, то бомж не смог бы указать место, где находится данная невероятная фирма. Потому что клиентов привозили в «Нирагонго» в закрытом фургоне. И в нем же их возвращали туда, откуда забрали. В домотдыхе же они находились в помещении без окон. Так что никто из них не мог определить местоположение фирмы даже приблизительно.

Да, вспоминал Желудько, продолжая намыливать руки, в ту пору Вильнев был совсем другим. Вкрадчивым, предупредительным, любезным. Ну, а после того, как все замазались в общем дерьме, с менеджером произошли разительные перемены. Превратился в монстра и законченного подонка, который мог не только избить собственноручно, но и отдать отморозкам приказ об уничтожении сотрудника, который становился обременительным для конторы.

«Запомните, – говорил он в начале каждой планерки, – от нас люди не увольняются!»

Желудько наконец-то вымыл руки и надел стерильные хирургические перчатки.

– Ну-с, – весело подмигнул он медсестре Варе, – приступим?

И тут в операционную вошел злой, как сто тысяч чертей, Вильнев.

– Отбой, – сказал он. – Только что позвонил Овсепыч. Говорит, что у него температура под сорок. Минимум три дня будет отлеживаться. Козел усатый!

– Грипп? – поинтересовался Желудько, который при малейшей возможности пытался скомпрометировать Мов-сесяна. За то, что тот получал больше долларов. – Не сезон вроде бы для гриппа.

– Нет, говорит, острая ангина. Говорит, таблетки жрет горстями, чтобы поскорей на ноги встать.

– А может, что-нибудь по части пениса? – Не сдавался Желудько. – Он ведь кобель ещё тот.

– Если так, – скрипнул зубами Вильнев, – то так уж и быть, будешь его кастрировать. Сможешь?

– Элементарно. Но, может быть, вначале часть зарплаты кастрировать?

Вильнев с интересом посмотрел на Желудько. Достал пачку «Житана», сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой. Закурил. Что в операционной было позволено только ему. Точнее, он сам себе позволил.

– Что, не хватает? – спросил, прищурившись.

– Можно было бы и побольше, – ответил Желудько, выдержав тяжелый взгляд менеджера.

– Ладно, будем думать, – ответил Вильнев. – А сейчас катите-ка этого ханурика обратно.

Повернулся и пошел в кабинет.

И бомжа Илюху, сознание которого в это время пило из горлышка портвейн в скверике Киевского вокзала, покатили обратно в палату. Точнее, в то место, которое нирагонговцы называли палатой.

Мовсесян действовал стремительно. Потому что времени было в обрез. Через день должен был наведаться кто-нибудь из отморозков. Якобы проведать больного. И наверняка с пакетом апельсинов или мандаринов, от одного вида которых Мовсесяна сразу же вырвало бы.

И тогда приедет Вильнев. Которому отморозок расскажет, что у хирурга не горло болит, а что-то с рукой. Похоже, что-то очень серьезное.

Вильневу станет ясно, что Мовеесян уже не работник.

И часа через три отморозки приведут приговор в исполнение. На всякий случай – вдруг дома сболтнул лишнего? – убьют жену и детей. Поскольку Вильнев уже давно перестал быть человеком. А отморозкам – что скажут, то они и сделают.

Поэтому ещё накануне, превозмогая дикую боль, Мовсесян переоформил квартиру на жену. И сейчас она пыталась продать её как можно скорее. Хоть за полцены, хоть за четверть. Потому что жизнь значительно дороже.

Сам же Мовсесян уже снял квартиру у черта на куличках. То есть в Южном Бутове. Как можно дальше от Сокольников. И сейчас дожидался двух фургонов с грузчиками, чтобы перевозить вещи. А потом лечь на дно и затаиться.

Конечно, как Мовсесян ни был занят мыслями о спасении себя и своего семейства, нет-нет да и спрашивал себя: «За что?»

Ответ «сумасшедшая, шизофреничка» в данном случае не подходил. Шизофреничка царапала бы лицо, била стекла в машине.

Конечно, это могла быть обычная националистка. Дескать, пробил час освобождать Москву от проклятых кавказцев.

Однако била так, словно знала, что правая рука – это самое дорогое для Мовсесяна. Значит, знала, что он именно хирург.

Из этого вытекало следствие: похоже, кому-то стало известно о деятельности конторы.

Значит… Значит, Мовсесяну крупно повезло!