Виктор Бурцев - Гималайский зигзаг

— Может, это выпить можно хотя бы? — предложил Перси и, не дожидаясь разрешения, отхлебнул немного. Поморщился и тут же выплюнул.

— Сплошная соль! Моя сейчас умереть!

— Поужинали… — подытожил Миша и забросил обе банки куда-то в угол.

— Эх! — вздохнул Бумба. — Разве это жизнь? Он уткнулся кулачищем в щеку, помотал головой: Siju na narah, kak korol' na imeninah. I payku chernogo mechtayu poluchit'…

Голодные и расстроенные, они стали укладываться спать. Укутавшись в отсыревшее одеяло, Миша заметил, как старик закурил, сидя у выщербленного возвышения в центре зала. На руины наваливалась ночь. Последнее, что видел, засыпая, Гурфинкель, был все тот же господин Барджатия, прятавший в ладонях трубку — ее огонек высветил на мгновение пальцы и крючковатый нос.

Миша почти уже окончательно задремал, когда внезапно его дернуло — из угла, в котором устроился Перси, послышалось довольное чавканье.

Гурфинкель протер глаза, насторожился. Чавканье повторилось.

Гурфинкель осторожно выпутался из одеяла и, сделав проводнику знак молчать, подкрался к Перси. Тот укрылся с головой, скрючившись в три погибели, и был явно чем-то занят.

— Стоять! — заорал Миша, срывая с негра одеяло.

Перси замер с недоеденной лепешкой во рту.

— И что это у тебя? — осведомился Гурфинкель как можно более миролюбиво.

— Л-лепешка… Сухая, как камень! — Перси постучал по ней ногтем, и лепешка отозвалась гулким звуком.

— Где взял?

— В лавке… Она валялась, честно-честно, никому не нужная… Наверное, срок реализации истек!

— И много у тебя таких, с истекшим сроком?

— Две съела, еще три осталось, — честно признался Мочалха. — И вот еще кусочек. Неприкосновенная запаса! Моя о них и забыла, а сейчас, когда брюхо запела, вспомнила…

— Дай сюда!

Миша отнял остатки, кусочек бросил старикашке, а себе и Покровскому выделил по лепешке, одну оставив на завтрак.

Некоторое время они молча грызли сухое и пресное тесто. Гурфинкель с тоской представлял себе то, чего он в данный миг лишен: форшмак, фаршированная щука, судачок, румяные пумперникели, кисло-сладкое мясо с пряничным соусом… Конечно, предмет сегодняшнего ужина несколько напоминал мацу, но Миша был скорее согласен поцеловать небритого Ясира Арафата, чем питаться всю жизнь мацой, особенно такой. Мацой Гурфинкеля закормили еще в детстве его весьма религиозные родители.

…На первую серьезную выручку — удалось спихнуть «налево» весьма подозрительную стереосистему, шестнадцатилетний Миша направился в ресторан и заказал свиную отбивную размером с автобусное колесо. С тех пор он оставался истинным вольнодумцем в тонких и деликатных вопросах питания. И теперь сухая пресная лепешка навеяла ему не самые лучшие воспоминания. Впрочем, Гурфинкель твердо решил, что по возвращении закажет в ближайшем ресторане две… нет, три отбивные. А к ним язык под винным соусом. А к языку… Эх!

Похрустев последними крохами, Миша облизал пальцы и снова улегся, но сон куда-то безвозвратно ушел. К тому же вокруг что-то явно изменилось. Гурфинкель прислушался…

В саду! Да, именно там! Что-то похрустывало, причем весьма подозрительно. Вроде как ветки… Точно!

К месту их укрытия явно кто-то приближался. Гурфинкель осторожно выглянул в окно. Две темные фигуры с фонариком. Кто бы это? Может, снова полиции неймется? Он легко толкнул Перси в плечо.

— К нам посетители.

— Нашли время! — зевнул тот. — Хорошая человека в такое время не ходит.

— Давай пугнем?

— Давай, — охотно согласился негр. — А как?

— А просто.

Гурфинкель набрал полную грудь воздуха и проорал в ночь:

— Ю-у-у-у! Гы-й-а-га-га-га-га!!!

Фигуры остановились. Миша хмыкнул. Действует!

— Теперь ты. Перси прокашлялся.

— Ладно. А ну-ка… Йе-э-э-э-э! Хр-р-р-р-р!!!

Незваные гости потоптались на месте, пошушукались, а затем развернулись и быстрым шагом канули в ночь. Снова воцарилась тишина, впрочем, весьма относительная. Гурфинкель прислушался и внезапно приложил палец к губам.

…В саду раздавались странные, весьма подозрительные звуки — что-то утробно урчало, переливчато попискивало и даже пыхтело, словно большая квашня…

Внезапно в дальней части дома, в небольшом коридорчике с обвалившейся крышей кто-то пробежал, дробно простучав по камням не то когтями, не то копытцами. Миша откинул угол одеяла и насторожился. Старый Барджатия тоже встревожился, вздернул голову…

— Что за фигня? — хриплым шепотом поинтересовался Перси.

Легкий топоток донесся снова, теперь уже значительно ближе, прямо за нагромождением камней метрах в пяти от старика-проводника. Господин Барджатия на цыпочках отбежал подальше и пристроился возле Покровского, который все это время мирно спал и даже похрапывал.

— Тварь какая-нибудь из леса забралась. Животное, — неуверенно сказал Миша. — Надеюсь, травоядное.

— Вон, вон смотрит! — ахнул Перси.

Над камнями появились два круглых желтых глаза. Обладатель их почти в полной темноте, царившей внутри дома, был неразличим. Глаза мигнули и скрылись, а из джунглей тут же потянуло цепенящим холодом.

«Обезьяна?» — подумал Миша. Странная какая-то обезьяна, да и глаза, что плошки… Он вспомнил об оружии, что имелось у старика, и поманил его к себе. Барджатия опасливо подошел.

— Пистолет, — велел Гурфинкель, протягивая руку.

Это оказался старый армейский кольт, который старикан раздобыл невесть где и неизвестно когда, причем с тех давних пор практически о нем не заботился. Миша не очень хорошо разбирался в оружии, но понял, что пистолет в принципе выстрелит, хотя не мешало бы его почистить и смазать.

Вот только в кого стрелять?

— Туман, — лаконично заметил старичок.

Миша только моргнул. Этого еще не хватало! Помещение наполнялось белесой дымкой, лениво качавшейся в слабом свете луны. Внезапно из мутного марева вымахнула огромная, как показалось Гурфинкелю, метра под три, обезьяна с серебристой шерстью, в тускло светившемся драгоценными камнями ошейнике, в каком-то подобии вычурной короны на голове…

Перси охнул. Миша икнул. Господин Барджатия зажмурился.

Тварь остановилась посередине зала, чуть покачивая длинными руками и внимательно обводя взором оцепеневших искателей приключений, не иначе выбирая, кого бы придушить в первую очередь.

Старичок-проводник что-то неразборчиво забормотал и сел на пол. Миша застыл с открытым ртом, а Перси пошептал:

— Святая Дева! Она же больше, чем Мэджик Алекссон!

Обезьяна переступила с ноги на ногу, оскалила длинные желтые зубы и медленно двинулась на стоявшего ближе всех Мишу. Он тонко пискнул и выстрелил…

…Пуля прошла сквозь зверя, не причинив тому ни малейшего вреда. Обезьяна тем не менее поняла, что в нее стреляли, и, остановившись на полпути, зловеще ухмыльнулась — так во всяком случае показалось перепуганному насмерть Гурфинкелю. В лапе сверкнул невесть откуда взявшийся изогнутый нож.