Виктор Бурцев - Зеркало Иблиса

— Хорошо еще, что вы не брякнулись со стула, — деловито продолжал Фрисснер, обходя стол и садясь на свое место. — Итак, вы свободны. Как разумный человек, вы, конечно, спросите, что от вас потребуется.

— Нет, — возразил Юлиус, борясь с неожиданно подкатившей тошнотой. — Я спрошу, где Этель и девочки.

— Я ожидал этого. Этель и девочки у вашей матери в Ганновере. Им ничего не грозит. Могу добавить, что за них вступился старый друг вашего отца генерал Бух. В противном случае все могло бы закончиться куда хуже… Вам он помочь не смог.

— Все равно, спасибо, спасибо дяде Вальтеру, — горячо сказал Юлиус. — Я их увижу?

— Увидите.

— А… Почему меня освободили?

— Скажем так: вы — безобидная личность, попавшая в лагерь то, ли по ложному навету, то ли вследствие неаккуратной работы следователей. Что там вам вменяли: контакты с коммунистами? Но вы же не были членом партии, не так ли?

— Не был. Я и голосовал в тридцать втором за Гинденбурга, не за Тельмана…

«Похоже, я оправдываюсь», — подумал Юлиус.

— Вот еще, вспомнили. — Фрисснер махнул рукой. — Я сам голосовал за Теодора Дуйстерберга. За фюрера тогда проголосовали только одиннадцать миллионов, но это же не значит, что всех остальных должны немедленно повесить… Короче, вы теперь свободный человек, господин Замке.

— Мы едем домой, господин капитан? — с надеждой спросил Юлиус.

— Нет, — спокойно сказал Фрисснер. — Домой мы не едем.

К такому повороту событий Юлиус и готовился. Просто так из Бельзена не выпустят. Значит, ты кому-то нужен — твой мозг, твои руки… Следователь так и сказал: «Вы оттуда не выйдете, Замке. Или выйдете очень нескоро, опираясь на палочку и вспоминая неосторожную молодость».

В черном «опеле» сидел водитель в штатском, который предупредительно открыл перед Юлиусом дверцу. Фрисснер сел на переднее сиденье, повернулся, протянул небольшой термос и сверток в пергаменте.

— Вот, бутерброды с ветчиной и кофе. Кофе плохой, не обессудьте.

— Благодарю, — сказал Юлиус. После той бурды, что разносили в лагере, кофе показался великолепным. «Опель» выехал за территорию лагеря, охранник проводил его скучающим взглядом.

Жуя, Юлиус прослушал вопрос и, извинившись, переспросил.

— Я поинтересовался, когда вы в последний раз были в Африке, — повторил Фрисснер.

— Я был в Марокко весной 1939 года. Небольшая экспедиция, вместе с Андреотти, этим вечным спорщиком.

— А в Триполитании? Ливийская пустыня, Тибести…

— Ах, это. Последняя экспедиция отца, 1935 год. Крайне неудачное предприятие.

— Вы знакомы с работой вашего отца «Зеркало Иблиса и другие мифические артефакты»?

— Разумеется. Неоконченная работа, отец уделял ей много внимания, поэтому и не дописал — слишком многое требовало уточнений, было спорным…

— В таком случае у меня для вас сюрприз, господин Замке. Эту работу ваш отец закончил, когда отдыхал в Лозанне. Я не знаю, по какой причине он не сообщил вам об этом, но сейчас рукопись находится в Берлине, куда мы и направляемся.

— Этого не может быть, — уверенно сказал Юлиус. — Может быть, какая-то другая рукопись…

— «Зеркало Иблиса и другие мифические артефакты», — покачал головой Фрисснер. — Я не специалист, как уже говорил вам, но рукопись видел собственными глазами. Сто тридцать шесть листов, плюс любопытные примечания в виде черновиков, которые ваш отец сохранил. Все это сберег некий профессор Ройдель, его… — капитан замялся. — В общем, рукопись нашли во время обыска. Хорошо, что она попала в руки специалиста, иначе могла бы попросту осесть где-то в архивах.

— Значит, он ее закончил… — пробормотал Юлиус. — В последние годы мы с отцом были далеко не в лучших отношениях, особенно после экспедиции в Ливию. Возможно, именно поэтому он не сказал мне о рукописи — думал, что мне это не интересно. У меня была принципиально иная точка зрения на его ливийские изыскания. Но я не понимаю, какое отношение…

— А вот это вам объяснят в Берлине, — перебил его Фрисснер. — На вашем месте я бы теперь поспал. И ни о чем не беспокойтесь, господин Замке. Э-э… Извините, совсем забыл: вы ведь носите очки, не так ли?

— Носил, — улыбнулся Юлиус. — Их разбили, а получить новые не удалось.

— Нужно было захватить с собой, — сокрушенно сказал капитан. — Впрочем, пусть вас вначале посмотрит окулист. Возможно, зрение ухудшилось.

— Бог с ними, с очками, господин капитан. Главное, что я на свободе. Я не знаю, что вы там придумали и зачем я вам понадобился, но честное слово — сейчас мне все равно.

Звезды дрожат. Звездам холодно там, в темноте. Звезды далеко, и поэтому тепло костра до них не достает. И даже жар пустыни, остывающей после раскаленного дня, не в силах справиться с холодом, который испытывают маленькие светящиеся точки во мраке.

Вот из темноты вылетела палка, упала в костер, ударила в него, выбросив в небо целый океан искр. Пламя зло вспыхнуло, выхватив из темноты белый бурнус, два черных кольца на чалме, смуглое лицо. Где-то позади недовольно всхрапнул верблюд. Человек чуть прищурил черные глаза, от чего морщины на его лице заиграли, заплясали свой змеиный танец. Или это просто тени?

— Ты совсем не изменился за это время… — произнес человек у костра. — Садись. Тут хватит места и тепла нам обоим.

Если посмотреть со стороны, как если бы ночь могла видеть, — а кто сказал, что она этого не может, на все воля Аллаха, — то можно заметить, что возле костра сидят уже двое.

Откуда взялся второй?

Ну, вероятно, из ночи… Откуда же еще может взяться такой человек. Черные одежды, черное лицо, длинные черные волосы, не покрытые головным убором. И чудится, что костер не в силах разогнать тот мрак, который окутывает пришедшего из ночи человека. Хотя это, конечно, кажется. Только кажется.

— По-прежнему любишь таинственность… Приходишь из ночи, уходишь в ночь, назначаешь странные встречи, да еще и оказываешься в таком месте неведомо как. Я что-то не вижу твоего верблюда. — Человек усмехается. Игра морщин на его лице завораживает. Когда костер снова вспыхивает, удается разглядеть, что морщины перемежаются со шрамами. Или шрамы с морщинами? — Волшебство, мистика, тайны…

— Просто я не отказался от своей натуры. И не прячусь за фальшивыми фасадами. — Голос темного человека так же холоден, как и мрак, окружающий огненные звезды.

— Как скажешь, твое мнение не единственное… — Первый человек снова подкинул крупный сук в огонь. — И далеко не самое верное…

Темный человек передергивает плечами. От этого движения звездам становится еще холоднее, и они начинают дрожать сильнее. Кажется, еще чуть-чуть — и сорвутся со своих мест, покатятся в тартарары.