Виктор Бурцев - Зеркало Иблиса

— Где видели черное?

— Там… — Лангер снова указал рукой. Фрисснер всмотрелся в указанном направлении, прикрываясь рукой от солнца.

— Ничего не вижу…

— Это как будто проявлялось из ничего. Вдруг там что-то образовалось… Игра света или что-то вроде того. Может быть, мираж?

— Может быть… — Артур смотрел в направлении, указанном Лангером. Солнце медленно садилось, и казалось, что где-то за горизонтом ходит кто-то огромный, но едва заметный на фоне пламенеющего неба. — Может быть… Спасибо, что сообщили, Ксавьер. Пойдите разберитесь с едой…

Когда Лангер отошел, Артур еще некоторое время всматривался в даль, как вдруг понял, что слышит какой-то непрекращающийся шум. Бормотание. Он оглянулся в поисках исгочника и увидел коленопреклоненного Фрица Людвига, который громким шепотом читал молитвы.

Фрисснер вслушался

— Господи, спаси и сохрани меня. В этих песках только на тебя уповаю, ибо ты моя защита и опора в трудный час. Отврати от меня взоры врагов моих, отврати от меня огонь ружей их и жар этого чужого солнца. Верю в твою силу, господи, верю в защиту твою. Уповаю на твою милость и опеку…

Фриц Людвиг явно состряпал эту молитву сам. Эти слова, наполовину выхваченные из Библии, которую он держал в руках, наполовину обусловленные реалиями жизни, были искренними, честными, наполненными. Самый настоящий заговор, древний, почти языческий. Наверное, именно так составлялись те самые молитвы, которыми зачастую бездумно и бестолково пользовались современные христиане. «Господи, спаси… На тебя уповаю…» Эти простые слова шли из глубин души человеческой, той самой, которая когда-то, может быть, вышла из рук Всевышнего.

— Господи, спаси и сохрани меня. Ибо верю в силу твою… — раскачиваясь, шептал Фриц Людвиг. — Господи, спаси и сохрани меня… Господи…

Фрисснер вдруг понял, что не разум Фрица говорит сейчас, а что-то другое. Как будто потерявшийся ребенок обращается к отцу… Старается докричаться до него, хотя родителя не видно, он где-то далеко.

— Только его никто не слышит, — внезапно сказал кто-то над ухом.

Фрисснер вздрогнул, обернулся. Рядом стоял Ягер.

Штурмбаннфюрер что-то прихлебывал из миски и вкусно хрустел галетой. Фрисснер ощутил, что сильно проголодался.

— Что вы сказали?

— Не важно, — туманно ответил Ягер и направился к костерку, возле которого что-то колдовал Шинкель.

Фриц Людвиг продолжал молиться до наступления темноты. Когда на небе высыпали первые звезды, он заступил в дозор.

Фрисснер еще долго видел его фигуру, то пропадающую, то снова появляющуюся в свете костра. Фигуру человека, уверенного в своем Боге.

Впервые за всю жизнь Фрисснер пожалел, что не верит ни в Бога, ни в дьявола.

В эту ночь на небе звезд не было. Звезды хотели подойти ближе к костру, погреться… Но упали, сорвались со своих дорог, назначенных сотни тысяч лет назад самим Аллахом. Звезды упали, рухнули в непостижимую темень мироздания, ушли вслед за создателем. А костер под черным небом остался.

Журчала вода, перекатывая в себе камушки и песок несуществующего оазиса. Горел усталый огонь, дул слабый, подвывающий в камнях ветер.

Три человеческие фигуры, замотанные в тряпки, сидели у огня, протягивая изредка к нему руки. Грелись, стараясь зачерпнуть немного обжигающего тепла, омыть им руки. Не получалось.

— Холодно, — сказал Саммад. — Холодно…

— Тебе? — Имран ухмыльнулся.

— Да. — Саммад снова протянул руки к огню, и языки пламени, словно живые, потянулись к этим темным ладоням. — Даже мне холодно…

Третий человек, закутанный в темные одежды, ничего не сказал, только коротко стрельнул черными глазами в сторону Саммада. Тот перехватил этот взгляд, зло прищурился, но смолчал. За него, словно поняв что-то, заговорил Имран.

— Ты сильно опоздал, Муамар. Ты сильно опоздал.

— Значит, я не мог раньше, — ответил Муамар.

— Да, но Мухаммад и Ибрахим ушли… — И не вернулись! — вставил Саммад.

— Ушли, — продолжал Ибрахим, словно не слыша Саммада. — Остались только мы, и нет тех, кто поможет нам. Ни один из нас не смог основать Школы. Мухаммаду и Ибрахиму некуда возвращаться теперь. Ты сильно опоздал, Муамар.

— На целых две жизни! — сказал Саммад.

— Значит, я не мог раньше, — повторил Муамар с нажимом. Снова над костром повисла молчаливая беззвездная ночь. Только ветер выл в камнях, только вода ерошила песок и камни подобно влюбленной гурии, перебирающей волосы возлюбленного своего,

— Что они делают теперь? — спросил Имран. Муамар посмотрел на него, но натолкнулся на потухшие угли глаз и опустил лицо.

— Они ищут Черного Ящера…

— Так далеко?

Муамар неопределенно мотнул головой.

— Они сумели пройти очень далеко. — Имран протянул руки к огню. — Ты провел их… Слишком далеко… Слишком…

— На целых две жизни, — вздохнул Саммад.

— Вы же знаете… Я не могу иначе… — сказал Муамар. Может быть, это была игра света, может быть, просто ветер тронул складки одежды… Показалось, что Муамар с трудом вытолкнул из себя эти слова. — Я не могу просто так взять и прийти… Я не могу бросить их просто так… Потому что было сказано: «Поклонитесь Адаму!» И поклонились они…

— Кроме Иблиса… — тихо сказал Имран.

— Мое Зеркало осталось целым. С вами всегда были ветер, вода, огонь и земля. А со мной было только оно, Зеркало. И я взял все, что имею, только от него. И я могу брать только от него, вы же знаете Закон! А с вами были и ветер, и вода, и огонь, и земля… Повсюду. А со мной только Зеркало. Здесь.

— Мы знаем… — сказал тихо Имран, но Муамар не слышал его.

— Однажды я посмотрел на них и понял, что они такие же, как я. И не зря Он сказал: «Поклонитесь Адаму!», потому что они были так же одиноки, как и он сам. А мы не понимали его тогда… И только когда Он ушел, мы поняли, но было поздно. Мы так же одиноки, как и он, мы так же одиноки, как и все люди. И мы не люди.

— Мы знаем — сказал тихо Имран, но Муамар не слышал его.

— Вы знаете, сколько от Иблиса осталось в людях. Сколько в них этого не расколовшегося до конца камня. Вы же знаете… А я хочу знать, зачем они ищут его. Зачем они ищут Зеркало? Потому что я сам — как не расколовшийся камень, потому что я не такой, как они, я не такой, как вы… Я такой, как Зеркало. И мне очень хочется иметь свой огонь, свой ветер, свою воду и свою землю.. Я всегда вожу их сюда. И всегда буду водить. Здесь моя сила, здесь мое знание и где-то там, за нерасколотой твердью, моя земля, мой огонь, моя вода и мой воздух.

— Тысячи лет… — сказал, словно сам себе, Саммад.

— Тысячи лет, — подтвердил Имран, поняв, что имеет в виду темнолицый с глазами-углями.