Дуглас Престон - Кодекс

Вернон подобрал полы свободной полотняной туники и направился вниз по тропинке к хижине Учителя — вольно раскинувшемуся в ласковой долине строению из красного дерева. Хижину окружали дубы, и от нее открывался вид на Тихий океан. Навстречу попался Чао — парнишка-азиат. Он, подпрыгивая, бежал по тропинке. В руках у него была пачка писем, значит, спешил по поручению Учителя. Вот жизнь, к которой стремился Вернон, — мирная и спокойная. Беда лишь в том, что она так дорого стоит.

Вернон обогнул холм, и перед ним открылась хижина. Он на мгновение задержался — все-таки немного робел перед Учителем, — но тут же собрался и решительно продолжил путь. И вскоре уже стучал в дверь. Изнутри послышался низкий, раскатистый голос:

— Добро пожаловать, войдите.

Вернон оставил сандалии на террасе и переступил порог. Учитель предпочитал японский стиль — хижина была простой и аскетичной: с раздвижными экранами из рисовой бумаги, бежевыми циновками на полу и полированными панелями стен. Внутри пахло воском и благовониями. Где-то тихо журчала вода. Сквозь анфиладу проемов Вернон видел насквозь весь дом, а за ним японский садик с замшелыми камнями среди гальки и прудик с цветущими лотосами. А Учителя не замечал.

Он заглянул налево, в другой коридор. В его конце, на кухне, босоногая девочка-подросток с длинной светлой косой, в которую были вплетены увядающие цветы, резала овощи.

— Учитель, вы здесь? — позвал Вернон. Девочка продолжала работу.

— Сюда, — послышался низкий голос.

Вернон пошел на звук и обнаружил Учителя сидящим в позе лотоса, с закрытыми глазами, на циновке в комнате для медитации. Учитель открыл глаза, но остался сидеть. Вернон почтительно ждал. Ладную, поджарую фигуру наставника прикрывала туника из некрашеного полотна. Седая челка была зачесана прямо на лоб, а над ней виднелась небольшая лысинка, отчего Учитель становился похож на Леонардо да Винчи. Из-под резко изогнутых на широком куполе лба надбровных дуг поблескивали проницательные голубые глаза. Картину завершала подстриженная борода с проседью. Голос был гулким, переливчатым, с легким бруклинским акцентом, который оставлял на человеке отпечаток скромного происхождения. Учителю было около шестидесяти, но сколько точно, никто не знал. В прошлом он работал профессором в Беркли, который прозвали Пивоварней искусств, но отказался от должности ради ухода в жизнь духа. И здесь, в ашраме, нашел стремившихся к молитве, медитации и духовному росту единомышленников. Община была неопределенного толка, с уклоном в буддизм, но без омрачающих традицию этого религиозного учения чрезмерной дисциплины, интеллектуализма, безбрачия и фатализма. Ашрам скорее стал красивым убежищем в приятном месте, где каждый под ненавязчивым руководством Учителя предавался поклонению духу на свой собственный манер. Все удовольствие по цене семь сотен долларов за неделю, включая проживание и питание.

— Садись, — пригласил Учитель. Вернон сел.

— Чем могу помочь?

— Речь идет о моем отце. — Учитель приготовился слушать.

Вернон собрался с мыслями и набрал и легкие воздуха. Он рассказал об отцовском раке, о наследстве, о том, какую задачку задал Максвелл своим сыновьям. Последовало долгое молчание. Вернон ожидал, что Учитель посоветует отказаться от наследства. Он много раз негативно отзывался о пагубном влиянии денег. Но тот нежнейшим голосом предложил:

— Давай выпьем чаю. — И при этом положил мягкую ладонь на плечо ученику.

Учитель крикнул, чтобы принесли чай, и в комнате появилась девочка с косой. Оба пригубили напиток.

— Во сколько точно оценивается наследство? — спросил Учитель.

— Полагаю, что после уплаты налогов моя доля составит около ста миллионов.

Учитель сделал большой глоток, потом еще и еще. Если сумма и поразила его, он этого ничем не показал.

— Предадимся медитации.

Вернон тоже закрыл глаза, но никак не мог сосредоточиться на мантре — так сильно его тревожили стоявшие перед ним вопросы, которые, чем больше он о них думал, казались только сложнее. Сто миллионов долларов. Сто миллионов долларов. Даже мантра не имела силы рассеять в воздухе эти слова. Слова путались с мантрой и не давали достигнуть покоя и внутренней тишины. Сто миллионов долларов. Ом мани падме хум. Сто миллионов долларов.

Вернон обрадовался, когда Учитель поднял голову. Взял его руку и зажал между своими ладонями. Его голубые глаза светились необычайным блеском.

— Не многим, Вернон, выпадает такая возможность. Ты не должен ее упускать.

— Но каким образом?

Учитель встал и заговорил звучно, с напором:

— Мы должны найти наследство. И найти немедленно.

К тому времени когда Том кончил заниматься с больным конем, солнце успело закатиться за столовую гору Тох-Атин и теперь отбрасывало дли иные золотистые тени на заросли полыни и сухие кустики кроличьей травы. Выше по склону в отблесках увядающего дня розовела тысячефутовая стена из песчаника с вырезанными на ней барельефами. Том еще раз бегло осмотрел животное, похлопал по шее и повернулся к хозяйке, юной девушке из племени навахо.

— Он выкарабкается. Это обыкновенные колики. — Девушка облегченно улыбнулась.

— Теперь он голоден. Поводи его немного по коралю, а затем возьми совочек овса, смешай с этим лекарством. И дай. Подожди с полчаса и можешь кормить сеном. С ним все будет в порядке.

Бабушка девушки, навахская матрона, проскакавшая пять миль без седла, чтобы вызвать врача к коню, при том, что дорога, как обычно, была размыта, благодарно взяла Тома за руку.

— Спасибо, доктор. — Том слегка поклонился:

— К вашим услугам. — Он с удовольствием думал о предстоящем обратном пути и радовался, что дорога размыта. Это давало повод отсутствовать полдня и не спеша прокатиться по гряде Моррисона — живописнейшей на юго-западе местности красных скал, где каменные ложа рек юрского периода были устланы окаменелыми останками динозавров. Множество дальних каньонов убегали к горе Тох-Атин, и Том невольно задался вопросом, обследовали ли их палеонтологи. Скорее всего нет. Как-нибудь надо свернуть в один из них.

Он покачал головой и улыбнулся своим мыслям. Пустыня — хорошее средство прочищать мозги, а ему явно было что чистить. Сумасшедшая история с отцом стала самым большим потрясением в его жизни.

— Сколько мы вам должны? — нарушила его грезы навахская матрона.

Том покосился на обитую толем хижину, утонувшую в перекати-поле сломанную машину, жующих в загоне худющих овец и ответил:

— Пять долларов.

Женщина выудила из вельветовой блузы засаленные банкноты и отсчитала пять долларов.

Том коснулся полей шляпы и уже собирался подозвать свою лошадь, когда заметил на горизонте облачко пыли. Оно не укрылось и от женшин-навахо. С севера, с той стороны, откуда приехал Том, к ним быстро приближался всадник, и черная точка становилась все больше в золотистой чаше пустыни. Том подумал, уж не Шейн ли это, его партнер по ветеринарному делу. И встревожился. Если Шейн собрался за ним, значит, произошло нечто из ряда вон выходящее. Но когда фигура материализовалась, оказалось, что это вовсе не Шейн, а женщина. И скакала она на его коне Ноке.