Дуглас Престон - Кодекс

— Явно не подружка и не бывшая жена. На врачей и адвокатов он постоянно жаловался. Секретари от него то и дело уходил и. Друзей не было. Единственный человек, которому он доверял, был его пилот.

— Но я установил, что он не участвовал в деле. — Хаузер языком перебросил сигару в уголок рта. — Однако слабое звено обязательно должно быть. Скажите, Филипп, не мог ли ваш отец жить тайной жизнью? Завести никому не известную любовь? И от этой связи родить сына, которого ценил больше трех других?

От такого предположения Филипп похолодел.

— Понятия не имею. — Хаузер помахал сигарой:

— Есть о чем подумать, Филипп.

Бродбент не ответил. Тема разговора навела его на мысль спросить о том, о чем раньше он спрашивать не хотел.

— Что произошло между вами и моим отцом?

— Вы в курсе, что мы дружили с детства? — Да.

— Вместе выросли в Эри. Играли в своем квартале в стикбол [28], ходили в одну школу. И в первый раз в публичный дом тоже отправились вместе. Мы думали, что хорошо друг друга знаем. Но когда оказались в джунглях и нас прижало так, что пришлось бороться за жизнь, выяснилось многое такое, чего мы раньше в себе не подозревали. В таких обстоятельствах начинаешь понимать, кто ты есть на самом деле. Именно это случилось с нами. Мы оказались в сердце джунглей и там — потерявшие дорогу, искусанные, голодные, полуживые от лихорадки — выяснили, кто есть кто. И знаете, что я выяснил? Я выяснил, что презираю вашего отца.

Филипп поднял на Хаузера глаза. Частный сыщик спокойно, без всякого волнения выдержал его взгляд. Его лицо хранило обычное непроницаемое выражение. У Филиппа по спине поползли мурашки.

— И что же такого вы обнаружили в себе, Хаузер?

Он заметил, что его вопрос застал сыщика врасплох. Тот рассмеялся, швырнул окурок сигары в костер и встал. — Очень скоро поймете сами.

Каноэ пробиралось по непроницаемо-черной воде, мотор надрывно гудел. Река разветвлялась и разветвлялась, пока не превратилась в лабиринт проток и стоячих заводей, где, сколько хватало глаз, чернели акры подрагивающей вонючей жижи. Повсюду вились тучи насекомых. Пинго стоял на носу без рубашки и, если поперек протоки в воде попадалась лиана, перерубал ее мачете. Иногда река настолько мелела, что не удавалось пользоваться мотором; Чори поднимал винт, и они шли на шестах. Дон Альфонсо сидел на обычном месте на покрытой брезентом куче вещей и, скрестив, как мудрец, ноги, яростно попыхивал трубкой и вглядывался вперед. Несколько раз Пинго пришлось вылезать из лодки и прорубать проход в притопленных стволах деревьев.

— Что это за чертовы насекомые? — воскликнула Сэлли, изо всей силы хлопая себя по руке.

— Тапирные мухи. — Индеец достал из кармана прокуренную трубку из кукурузного початка и протянул ей. — Сеньорита, чтобы отогнать насекомых, надо курить.

— Нет уж, спасибо. Курение вызывает рак.

— Напротив, очень полезно — способствует хорошему пищеварению и долгой жизни.

— Ну конечно…

По мере того как они углублялись в болото, растительность становилась все гуще, образуя стены из блестящей листвы, папоротников и лиан. Воздух был спертым, недвижимым, в нем чувствовался запах метана. Лодка двигалась будто в супе.

— Откуда вы знаете, что мой отец плыл именно этим путем? — спросил Том.

— В Меамбарском болоте есть много путей, но выводит из него всего один. Я знаю этот путь, и ваш отец тоже знал, — объяснил дон Альфонсо. — Я умею разбирать знаки.

— Разбирать что?

— Перед нами здесь проплыли три группы. Первая — месяц назад. Вторая и третья — с разницей в несколько дней примерно неделю назад.

— Откуда вы знаете? — удивилась Сэлли.

— Могу читать на воде. Замечаю зарубку на притопленном стволе, оборванную лиану. Отметину от шеста на песке под водой или борозду от киля в грязи на мелководье. Такие следы в стоячей воде сохраняются неделями.

Девушка показала рукой в сторону:

— Смотрите, это бамия, bursera simaruba. Майя лечились его соком от укусов мух. Давайте подойдем и наберем.

Дон Альфонсо вынул трубку изо рта.

— Мой дед собирал такое растение. Мы называем его lucawa. — Он посмотрел на девушку с уважением. — А я и не знал, что вы целительница.

— По правде сказать, нет. Во время учебы в колледже я некоторое время жила на севере с майя. Изучала медицину. Я — этнофармаколог.

— Этнофармаколог? Что-то слишком серьезное для женщины.

Сэлли нахмурилась:

— В нашем обществе женщины способны делать все, что мужчины. И наоборот.

Индеец удивленно изогнул брови:

— Ни за что не поверю.

— Тем не менее это так, — стала настаивать она.

— Разве в Америке женщины ходят на охоту, а мужчины рожают детей?

— Я не это имела в виду.

Дон Альфонсо торжествующе сунул мундштук в рот. Он понимал, что спор выигран. И нарочито комично подмигнул Тому. Сэлли тоже бросила на него взгляд.

«Нет уж, разбирайтесь сами», — раздраженно подумал Том.

Чори подвел каноэ к дереву. Сэлли надрубила мачете кору и содрала вертикальную полоску. Оттуда стал красноватыми капельками сочиться сок. Девушка собрала несколько капелек на лезвие, закатала брюки и втерла в укусы. Затем принялась растирать шею, запястья и тыльные стороны ладоней.

— Вы похожи на пугало, — заметил Том.

— Ваша очередь, — отозвалась Сэлли и добыла с помощью мачете еще несколько капель клейкого сока.

— Меня? Вот этим? — ужаснулся Том.

— Давайте, давайте, подходите. Он сделал шаг вперед.

Сэлли втерла ему жидкость в жестоко искусанную шею. Зуд и жжение прошли.

— Ну как?

Том поворочал головой:

— Липко, но, в общем, хорошо. — Ему понравилось ощущать на шее прикосновение прохладных ладоней.

Сэлли подала ему мачете с остатками сока на лезвии.

— Ноги и руки можете обработать сами.

— Спасибо! — Он нанес себе снадобье на кожу и удивился, насколько оно эффективно действует.

Дон Альфонсо тоже смазался соком.

— Невероятно! Янки разбирается в лечебных тайнах растений. Настоящая целительница. Я прожил сто двадцать один год, но ничего такого не встречал.

В тот день им попалась первая скала. На заросшую поляну на сухом месте сквозь листву просачивался солнечный свет.

— Вот здесь мы устроим лагерь, — объявил дон Альфонсо. Каноэ причалило к скале, его привязали. Чори и Пинго с мачете в руках вскарабкались по камням и принялись вырубать молодую поросль. Дон Альфонсо внимательно осматривал все вокруг: то что-то шевелил на земле ногой, то подбирал ветку или лист.

Сэлли огляделась:

— Потрясающе! Здесь полно zorillo. Это так называемый скунсовый корень — одно из главных лечебных средств, которым пользовались майя. Листья клали в травяные ванны, а корень употребляли как болеутоляющее и лекарство от язвенной болезни. Майя называли его payche. А вот suprecayo. — Она принялась рвать с куста листья, скручивать и нюхать. — А там — дерево Sweetia panamensis. Здесь просто удивительная экосистема. Не возражаете, если я немного пособираю?