Софья Прокофьева - Приключения желтого чемоданчика (сборник)

На кухню один за другим вбегали слуги с золотыми блюдами. Они сообщали ужасные новости.

– Его величество швырнули пирожки прямо в бульон!

– Ничего подобного! Он вылил бульон прямо в блюдо с пирожками!

В довершение всего на кухню ввалилась снежная баба, если только на свете может быть снежная баба, от которой клубами валит горячий пар. Говоря попросту, это был слуга, весь с головы до ног облепленный манной кашей.

– Комочки… – сквозь манную кашу, забившую ему рот, еле выговорил слуга.

– Комочки?! – бледнея, повторил главный повар. – Как? Что? Не может быть!

– Я-то при чем? – всхлипнул слуга. С его растопыренных рук пластами съезжала манная каша и с приятным звуком шлепалась на пол. – Я подал ее. Его величество изволили даже улыбнуться…

– Улыбнуться?! Тебе?!

– Не мне, а каше. Они изволили отправить в рот одну ложку и вдруг как завопят: «Комочки!..» Потом они начали икать, стонать, плевать, вопить и топать ногами. А потом… – Снежная баба развела руками, указывая на себя.

– Кто варил кашу?

Пять придворных дам засморкались еще жалобней.

– Где Барбацуца?

– За ней послали девяносто семь голубей, карету, пятерых стражников верхом и капитана.

Вбежал перепуганный слуга:

– Его величество требуют манную кашу. Сейчас же! Немедленно!

Вбежал еще один слуга:

– Его величество стучат ложкой по столу!

Главный повар оперся о плиту и тут же завертелся волчком, хватаясь обожженными пальцами за мочку уха.

– Нельзя меня так нервировать! Мои соусы и подливки! Мои пирожные! Им передается мое настроение!

– Едут! Едут! – заверещал поваренок, подскакивая около окна.

По мосту, изогнутому, как спина испуганной кошки, катила карета.

– Ее любимую кастрюлю с помятым боком! Ее старую поварешку!

Через минуту дверь распахнулась, и в кухню со скоростью летящего снаряда ворвалась Варбацуца. Все как-то сразу стали ниже ростом, потому что у всех невольно подогнулись колени. Барбацуца была тощая, длинная старуха. Один глаз у нее был закрыт черной повязкой, что делало ее удивительно похожей на морского разбойника. В другом глазу полыхало поистине адское пламя, отчего она сразу становилась похожей на ведьму.

Остальное было не лучше. Длинный нос криво оседлали разбитые очки с закинутой за одно ухо петлей из бечевки. Из-под чепца торчали пучки волос, напоминающие перья седой вороны.

Одета старуха была в домашний халат, на ногах стоптанные шлепанцы.

– Лентяйки! Бездельницы! Белоручки!

Придворные дамы разом уткнулись носами в колени. Только медленно дрожали лопатки.

– Молоко! – рявкунла Барбацуца.

Она опрокинула кувшин с молоком над кастрюлей, щедро поливая молоком раскаленную плиту.

– Соль! Сахар! Крупу! – послышалось из клубов молочного пара.

Все это Барбацуца тут же не глядя бухнула в кастрюлю.

– Дровишек!

Загудело пламя.

Барбацуца взгромоздилась на табуретку. В клубах белого пара мелькнули ее локти, зеленые, как недозрелые бананы. Барбацуца засучила рукава и старой поварешкой принялась размешивать кашу.

Пузыри вздувались и оглушительно лопались, как будто в кастрюле началась война. Летела к потолку копоть и черными бабочками валилась в кашу.

– Готово, – прошамкала Барбацуца.

Двое слуг с благоговением наклонили кастрюлю. На золотое блюдо потекла манная каша: белая, пышная, как взбитые сливки.

Маленький поваренок подцепил пальцем повисшую на кастрюле каплю, лизнул палец и зажмурился.

Слуга поднял блюдо над головой и вышел торжественным шагом.

– Дорогая Барбацуца! – растроганно сказал главный повар. – Вы знаете, манная каша – самое любимое блюдо нашего короля. А манная каша, которую варите вы, божественна, бесподобна. Вероятно, вы знаете секрет, как ее варить.

– Надоело… – мрачно проворчала Барбацуца, глядя вниз и шевеля пальцами, вылезающими из драной туфли.

– Как надоело? – изумился и испугался главный повар.

– Я тоже человек… Всю жизнь – манная каша. Без выходных. Надоело.

– Дорогая Барбацуца, я начинаю волноваться… – с дрожью в голосе сказал главный повар.

– А кто обещал мне помощниц?

– Но… – Главный повар беспомощно указал на придворных дам, уткнувшихся в носовые платки. Можно было подумать, что носовые платки просто приросли к их носам.

– Эти?! – взвизгнула Барбацуца. – Манную кашу надо хорошенько мешать, размешивать, перемешивать. Вот и весь секрет. А моя поварешка, видите ли, слишком тяжела для их нежных ручек. Нет, клянусь последней коровой на этом свете, последней каплей молока, я возьму себе в помощницы первую попавшуюся нищенку, побирушку, оборвашку! Только не этих лентяек! Уф! Да тут задохнуться можно!..

Барбацуца по пояс высунулась из окна.

Над королевским садом в пустом небе висел месяц, острый и желтый.

Прямо под окном, на дорожке, посыпанной мелким песком, сидела большая жаба. Она была похожа на старый, потертый кожаный кошелек. Кожа складками сползала на короткие лапы. В лунном свете, как изумруды, сверкали ее бородавки.

Вокруг нее чинно сидели шесть лягушат. Их молодые, туго натянутые шкурки блестели.

Старая жаба строго и задумчиво посмотрела на Барбацуцу глазом выпуклым, как стекло фонаря. В горле у нее забулькало.

«Или я выжила из ума и из меня пора насушить сухарей, – подумала Барбацуца, – или эта жаба все понимает. Давно не видела такой умной физиономии…»

Жаба что-то скрипнула и уползла в шелковую от росы траву. Лягушата – за ней.

Когда золоченая карета довезла Барбацуцу до ее крепкого деревянного дома с голубятней на крыше, городские часы отбили полночь.

Барбацуца увидела около крыльца какую-то скорчившуюся фигурку. Она разглядела тощую девчонку в тряпье. В широко открытых глазах девчонки повис месяц.

А Лоскутик, потому что это была именно она, увидела страшную одноглазую старуху. На голове у старухи дыбом торчал чепец, твердый, как коробка из-под торта.

– Вам не нужна служанка? – чуть слышно прошептала Лоскутик.

– Ты бы лучше спросила, не нужна ли мне воровка! – закричала Барбацуца таким страшным голосом, что в окнах соседних домов зашатались огоньки свечей.

Барбацуца вытащила Лоскутика из-под крыльца.

– Я не воровка! – вскрикнула Лоскутик, стараясь вырваться из цепких рук Барбацуцы.

– Ах, не воровка! – захохотала Барбацуца. – Шатаешься по ночам около чужого дома – раз! – Барбацуца загнула кривой, тощий палец. – Глаза горят – два! – Барбацуца загнула второй палец. – Живот так и распевает песни от голода – три! Хочешь удрать – четыре! Чего же еще? Ясно, воровка!

Барбацуца, держа девочку за руку, втащила ее в дом, швырнула на лавку. С грохотом придвинула тяжелый стол, так что он врезался Лоскутику в живот и припер к стене.