Петр Волцит - Необыкновенные истории о самом лучшем папе на свете

– Я, – он говорил, – только на себя сердиться должен, енот-то не виноват. А на себя я тоже не буду сердиться: когда на меня сердятся, у меня настроение портится. Зачем же я буду сам себе настроение портить?

Поехали мы как-то на дачу. Да не просто на дачу, а ещё и гостей позвали. А хозяйство у нас, надо сказать, не то чтобы совсем уж запущенное, но и образцовым его не назовёшь. Например, яблони урожая уже почти не дают. Срубить их и посадить новые папа не хочет: говорит, жалко деревья, хоть и старые они. Но тут перед гостями застеснялся он чего-то и решил пыль в глаза пустить. Купили мы в магазине яблок, приехали на дачу и тоненькой проволочкой к веткам прикрутили – вот, мол, смотрите, какой урожай у нас!

Гости завосторгались, заохали, заахали, а один старичок даже заэхал. Ну, сорвали мы быстренько несколько яблок, стали гостей на террасе потчевать. Да на беду один из гостей был учёным-садоводом, профессором.

– Как же, – говорит, – вам удалось этот сорт (он сказал название, да я не запомнил) вырастить: он же в наших краях не то что урожай дать, а даже зиму пережить не может?

Ещё бы! Яблоки-то магазинные.

– А это, – папа без запинки, только порозовев слегка, отвечает, – мы яблоню генномодифицировали: гены морозостойкости южному сорту вживили.

Тут гости опять завосторгались, заохали, заахали, а кто-то просто ойкнул. А профессор ужасно разволновался.

– Надо же, – говорит, – до чего наука дошла! Пойду-ка я ещё раз повнимательнее на это чудо-дерево взгляну.

Ну все за ним, конечно, пошли, папу поздравляют, руки жмут, автографы просят. Подбежал профессор к генномодифицированному дереву – и прямо остолбенел. А потом вдруг как согнётся пополам да как начнёт хохотать, чуть на клумбу с бархатцами не упал! И все гости захохотали, захихикали, а один вежливенько так хехекнул. Даже папе пришлось смеяться, хотя и покраснел он, словно те магазинные яблоки. Приехали-то мы накануне вечером, уже темно было, и второпях развесили их на дубе!

Мой папа умный, как Эйнштейн! Он даже время умеет замедлять и ускорять, как в теории относительности.

Вот что в прошлые выходные было. Встал я с утра, сделал уроки. Хотел было пойти спросить маму, не нужно ли ей помочь, но смотрю, она картошку на обед чистит. Не-е-е, думаю, попозже спрошу. Бабушка к соседке пошла, а папа уселся в кресло и газету читает.

– Пап, – говорю я таким жалобным-прежалобным голосом, – давай модель вертолёта клеить, ты ещё на прошлой неделе обещал.

– Угу, – отвечает, – пять минут! Дочитаю статью, и поклеим.

Сел я ждать, смотрю на часы. А тут папа ка-а-ак замедлит время: я всё смотрю и смотрю, все глаза проглядел, а стрелка словно приклеенная. Я давай её взглядом толкать, но куда мне папу пересилить! Он же как будто и не делает ничего: сидит себе, статью дочитывает. Одну дочитал, вторую дочитывать начал. А я смотрю, на обороте газеты ещё кроссворды, судоку и головоломки всякие – так он вовек не кончит дочитывать!

Схватил я ручку и давай тихонько – чтобы папа не почувствовал – все задания решать. Тут время и побежало: не успел я последнее слово отгадать, смотрю, уже полчаса прошло. Стрелка, которая на месте стояла, словно прыгнула. А как стали мы вертолёт клеить, так она совсем с цепи сорвалась: завертелась, как пропеллер, аж посуда на шкафу дребезжит. Только начали, а уже мама обедать зовёт. Прямо не теория относительности, а практика…

А за кроссворд тот мне попало потом. От ма-мы – оказывается, это она хотела его разгадывать, когда папа все свои статьи дочитает. А ещё папа сказал, что у вертолёта не пропеллер, а винт называется. Ну и что: зато я фамилию Эйнштейна правильно написал!

Затеяли мы как-то с сестрой на даче играть в индейцев. Понавязали перьев на голову, раскрасили лицо гуашью, а папу упросили стать лошадью. Классно! Я на коне гарцую, топориком кухонным, словно томагавком, размахиваю [1] Ребята, вы за мной не повторяйте! , Катя сзади бегает с боевым кличем, бабушка шарахается, клубок роняет, мама кричит: «Только не на кухню, я с кипятком!» – в общем, полный восторг. Катя выбежала во двор, мы за ней, и тут я, раздухарившись, со всего маху метнул свой «томагавк» в забор. Думал, засажу топор в дерево, словно заправский индеец.

Засадить-то засадил, но доска оказалась гнилой и от удара вылетела к соседу. А сосед наш живность всякую держит. И надо же было так случиться, что именно в это время он выпустил всех животных погулять!

Первым в дырку метнулся кролик, за ним ещё четверо, потом два поросёнка, ободрав бока об узкую щель, с визгом полетели в папины гладиолусы. Наконец и до кур донёсся пленительный аромат свободы, и они с бешеным кудахтаньем прыснули в наш сад, словно пельмени из пачки. Лишь через несколько секунд за ними, раздирая доски руками и оставляя на них клочки не очень чистой майки, с немного диким и очень зверским рёвом, которому молоденький поросёнок Тараска, переключившийся тем временем с гладиолусов на картошку, научится ещё только года через два, к нам вломился сосед дядя Фёдор. Услышав хозяина, кролики, до этого перепуганно вжимавшиеся в землю, приобрели больше уверенности в себе и, смешно подбрасывая длинные породистые уши, ринулись копать норы на клубничной грядке – спасаться.

От радостного кудахтанья кур закладывало уши. Поросюшка Геля, тоненько хрюкая, мелко трусила по грядкам и междурядьям, каждый раз ловко ускользая из рук рычащего дяди Фёдора. Её дружок Тараска, пробегая мимо окна дома, пнул клубок, который бабушка, неосторожно выглянувшая в окно, с тихим безнадёжным «Ой!» выронила из рук, тут же запутался в шерсти задними ногами, но, не сбавляя ходу, продолжал носиться, ловко подкидывая сразу обе связанные ноги и опутывая разматывающейся ниткой всё вокруг.

Казалось, хаос безоглядно и навсегда захватил наш сад. Вдобавок я вдруг обнаружил, что земля стремительно удаляется от меня – у моей «лошадки» вдруг удлинились передние и задние ноги, она встала с колен, тряхнула невесть откуда выросшей гривой и громко заржала. С громовым топотом помчался папа прямо на Тараску, собиравшегося закусить мамиными бегониями. Отчаянно взвизгнув, поросёнок через щель, расширенную дядей Фёдором, бросился обратно к себе и испуганно вжался в самый тёмный уголок свинарника. Следом через дырку метнулись кролики, а куры, от испуга научившиеся летать, махнули прямо через забор. Последним вернулся домой дядя Фёдор, успевший-таки схватить Гелю за задние ноги. Испугавшись оскаленной морды разгорячённого скачкой коня, он, держа Гелю подмышкой, залез на яблоню, пробежал по толстой ветке над забором и рухнул, поскользнувшись, прямо в мягкую и тёплую компостную кучу, лениво пованивавшую под июньским солнцем.