Ариадна Борисова - Записки для моих потомков – 2

В городе у меня нет верных друзей, которые, не задумываясь, отдали бы за меня свою жизнь. Да и я ни за что не захотела бы умереть, например, за Ленку Сивцеву. И тем более никогда не взяла бы её в разведчики. Она несправедливая и врушка, и может выдать тайну любого клада, сто́ит сунуть ей кулак под нос.

Прозвенел звонок, а я так и не написала ни строчки. И, конечно, Римма Анатольевна поставила мне двойку.

Когда на следующем уроке учительница начала зачитывать вслух одно из сочинений, рыжий новичок стал совсем красный и опустил голову к парте. Я поняла, что это его сочинение. А все кругом угорали от смеха.

«Я вилял хвостиком, – читала Римма Анатольевна, – смотрел на детей умными, преданными глазами, и лай у меня был звонкий и заливчатый».

Уши у новичка стали похожи на лепестки роз. Я не сразу сообразила, что писал он от имени собачки.

«Я умею ждать… Жду и тревожусь, а хозяина всё нет. Вдруг дети закричали: «Папа, папа!», и на песок ступил красивый человек.

Это был мой хозяин. Я прыгнул и лизнул его в суровое обветренное лицо. Пели птицы, пахли травы. Я всё-таки дождался. Я был здо́рово навеселе́!»

Римма Анатольевна принялась объяснять слово «навеселе». Оказывается, это значит быть пьяным. Все смеялись, как безумные.

Можно прочитать смешно всё что угодно. Папа научил меня такой игре: надо придумать какой-нибудь вопрос, а потом читать любые газетные заголовки как ответ. Получается очень смешно. А когда Римма Анатольевна читала сочинение новичка, мне ни капельки смешно не было.

Взрослые слова – как игра в испорченный телефон. С одной стороны слышится одно, а с другой – получается другое. У папиного друга, который собирает старинные вещи, есть шарма́нка. Это такой музыкальный ящик. Я где-то слышала выражение «сыграть в ящик» и спросила папиного друга, когда он собирается это сделать. Мне очень хотелось послушать шарманкину музыку. Он сначала удивился, а потом долго смеялся. Мне объяснили, что «сыграть в ящик» – это значит умереть. Тогда я тоже обиделась на эти нечестные взрослые слова.

Мне стало жаль новичка. Я вдруг поняла, что он мне нравится, и сильно захотелось чем-нибудь досадить Римме Анатольевне. Если в бутылку из-под шампанского бросать рублёвые монетки, под конец накопится две тысячи рублей, это я узнала от знакомых студентов. Я уже бросила в бутылку три таких монетки. Как только у меня будут большие деньги, я куплю на базаре удава. Мама говорит, что там можно купить практически всё. Я выдрессирую это благородное животное, чтобы оно, как Каа из книги о Маугли, загипнотизировало Римму Анатольевну.

Началась перемена, и новичок куда-то убежал. Я нашла его под лестницей. Он плакал, упёршись лбом в перевёрнутую вверх головой швабру. Я тронула новичка за плечо. Он повернулся ко мне и злым шёпотом сказал, чтобы я не лезла к нему. Мы опять чуть не подрались, но потом помирились.

Я больше не хочу звать Олега новичком. Я поняла, что буду с ним дружить и, возможно, когда-нибудь отдам за него свою жизнь.

Выпал первый снег. Он хрустит под ногами так, словно кто-то ест огурец, и пахнет на улице вкусно и свежо, как огурцами. Только жаль, что первый снег недолго задерживается. Его затаптывают, и снег превращается в грязь. Так бывает с первым снегом и со вторым, пока не выпадет третий и не заставит солнце и людей поверить в то, что пришла зима. Первый снег – настоящий герой, он знает, что погибнет, но всё равно идёт. Зато когда наступит весна, он станет самым первым весёлым ручейком и разбудит землю.

Я думала об этом, глядя в окно на уроке математики. Математика – самый противный предмет в школе. Раньше я не знала, что уроки называются предметами, будто какие-то вещи. Соседка Оля однажды спросила меня, какой предмет в школе мне нравится больше всего. И я ответила, что нравится череп в классе анатомии у старшеклассников. Взрослые надо мной посмеялись. Вот если бы меня сейчас спросили, какой предмет в школе мне не нравится, я бы ответила: «Математика».

Наша учительница заболела, поэтому временно уроки математики у нас ведёт Юрий Михайлович, хотя вообще-то он никакой не учитель, а директор школы. У Юрия Михайловича голова лысая, только по бокам немножко волосатая. Наверное, когда он был маленьким, его из-за этого сильно дразнили. Зато ему не надо покупать разных дорогих шампуней и зонтика – вытер голову тряпочкой и пошёл.

Когда Юрий Михайлович вызывает меня к доске и выслушивает мои ответы, вид у него такой, будто он только что съел что-то невкусное. Я же не виновата, что у меня нет способностей к математике. Чем учить таблицу умножения, я бы лучше выучила наизусть пятьдесят штук стихов. А вот Олегу математика нравится, и он говорит, что, наоборот, лучше выучил бы пятьдесят раз таблицу умножения, чем одно стихотворение.

Бабушка прислала мне из деревни маленький подарок. На пакетике было написано: «Дорогая внученька! Купила тебе калькулятор для математики, чтобы ты училась хорошо и радовала меня, папу и маму». На калькуляторе решать примеры и задачи, конечно, интереснее и легче. Но папа спрятал бабушкин подарок и сказал, что я должна учиться думать собственной головой, а не надеяться на электронику.

А я и так много думаю. И как раз когда я сидела на уроке математики, смотрела в окно и думала обо всём на свете, Юрий Михайлович вызвал меня к доске.

– Вот тебе задача, Валентина: решил один человек сшить себе костюмы. На пять одинаковых костюмов пошло пятнадцать метров ткани шириной метр с половиной. Сколько таких костюмов можно сшить из двадцати четырёх метров?

Мне было совсем неинтересно думать о человеке, который все деньги истратил на какие-то костюмы, хотя мог купить массу других полезных вещей. И зачем ему столько одежды? Но надо было что-то отвечать, и я на всякий случай предположила:

– Наверное, двадцать?

– Допустим, – вздохнул Юрий Михайлович. – Тогда объясни нам, пожалуйста, каким образом из двадцати четырёх метров ткани может получиться двадцать костюмов.

– Ну, так вышло, – сказала я, – раз ему много надо. Люди ведь жадные от природы.

Брови у Юрия Михайловича поползли вверх по лбу, как две толстые лохматые гусеницы. И он велел мне нести дневник.