Сергей Шемякин - Сокровища рода де Карсо

По лестнице он поднялся к плантатору:

— Плохие новости, Жерар. Похоже, нам не удалось лишить испанцев пушек. Завтра утром они будут здесь. Парни немного пощипали гачупинов, но это вряд ли их остановит, скорее разозлит. Я приказал стянуть все дозоры к асьенде. Ночью, как только прибудет лазутчик, сделаем вылазку на их лагерь всем отрядом.

— Ты думаешь, испанцы не понимают, что буканьеры ночью попытаются напасть?

Конечно, догадываются, не дураки же они. И наверняка выставят усиленные посты. Но я задумал маленькую хитрость, которая, надеюсь, принесёт успех нашей ночной вылазке. ... Я, собственно, пришёл не с этим. Завтра, скорее всего здесь будет жестокая драка, и, как сам понимаешь, Жерар, исход может быть любым. Выдели из своих людей человека и отправь с ним подальше женщин. Я бы не хотел, чтобы они попали испанцам в руки, особенно жена Вердье.

— Хорошо, Пьер! Женщин не позднее чем через час отправят. Но может быть нам всем стоит отойти к плантации Равинеля?!

— У Равинеля на плантации всего полтора десятка французов и асьенда не укреплена. Если мы не удержимся здесь, то там тем более. А отступив и там, развяжем испанцам руки. Нас прижмут к болотам и перестреляют. Флибустьеры без поддержки охотников туда не пойдут, и испанцы это прекрасно понимают. Для них время сейчас — всё! Через три дня шлюпы Берегового братства уже будут топить испанские баркасы на Артибоните, и их задача уничтожить нас как можно быстрее и своевременно унести ноги. Моли Бога, Жерар, что мой отряд не вырезали вчера, как отряд Вердье, а то бы они уже давно были здесь и выгребали твои закрома. Проклятые гачупины очистили всю долину от буканьеров. Наверняка отряды Жирона и Равельяка, стоящие выше по реке, тоже перебиты! Сожгут и вырубят самые крупные плантации и, считай, всю эту часть острова подомнут под себя. А если нам удастся здесь удержаться, хоть что-то уцелеет. Асьенду, однако, тебе придётся отстраивать заново.

— Ты, как всегда, прав, Пьер, — сказал Перрюшон. — Пойду, распоряжусь об отправке женщин, — поднялся он с обитого бархатом дивана. — Непонятно, всё-таки, как им удалось незаметно подобраться к буканам Равельяка? У него же больше двадцати собак?

— У Равельяка всего десять охотников с мушкетами, остальные — слуги, для разделки и копчения мяса. Буканы без стен, одни навесы. Если испанцам удалось подобраться близко, то картечь и пули изрешетили всё живое после первого залпа. С собаками тоже понятно. Ну, услышали они гачупинов за сто ярдов. За пятьдесят ярдов подали голос. Если подбирались ночью, то люди успели только проснуться, как к ним уже подошли убивать. Дай бог, чтобы кто-то выжил и рассказал, как там было на самом деле, — ответил Флери.

Надо отметить, что отряд Равельяка, охотился по старинке — с собаками, как охотились многие буканьеры на островах. Местность в районе его отряда была лесистая, луговины маленькие — на лошадях особенно не поскачешь. Ружья применялись очень крупного калибра, которые валили быка наповал. Всадника бы отдача от такого ружья просто вынесла бы из седла. Слуги разделывали добычу на месте, и лишь мясо и шкуру на волокуше тащили к букану. Били и кабанов, водившихся в местном лесу, но редко встречавшихся ниже по течению Артибонита.

Время приближалось к полуночи, когда Малыш заметил с асотеи, как во внутренний дворик, освещённый несколькими фонарями, люди Перрюшона завели несколько лошадей. Через минуту из галереи снесли вниз четыре небольших, но увесистых сундучка, которые челядь быстро приторочила к сёдлам. Потом внизу показались четыре женские фигуры, в одной из которых Ажен узнал Лауру. Он стремительно слетел по лестнице во двор.

— Я уже подумала, что мне и попрощаться не удастся, — встретила его девушка. — Хотят укрыть нас в безопасном месте, — пояснила она и замолчала. Затем, подойдя вплотную и дотронувшись рукой до его груди, тихо, чтоб не услышали чужие уши, сказала:

— Береги себя, Поль! Если с тобой что-то случится, мне будет очень тяжело.

Она поцеловала его в щёку, как целуют друга и решительно повернувшись, направилась к лошади.

Застывший было на месте Малыш, рванулся, помог девушке забраться в седло и придерживая коня, поднял глаза, блеснувшие влагой:

— Я отыщу тебя, Лаура. Как только разделаемся с гачупинами. Храни тебя Господь!

Он ещё что-то хотел сказать, но ворота распахнулись, Перрюшон подал команду, и маленькая кавалькада тронулась.

— Я буду молиться за нас, Поль,— обернувшись уже в воротах, шепнула девушка, и он с горечью разжал руку, удерживающую повод.

Темнота тут же поглотила всадников.

Г Л А В А 17

Лаваль и Денье уже свыше полутора часов двигались на северо-восток в сторону лагеря Вердье. Красный холм давно скрылся за горизонтом, а испанскую колонну до сих пор обнаружить не удалось.

— Давай передохнём, Пьер,— сказал Крысёнок, отвыкший от седла. — Всё равно мимо нас не проедут.

— Ты прав, Жерар! На уставших конях даже ноги не унесёшь, если потребуется.

Они спешились в тени небольших деревьев, расседлали коней и, подкрепившись изрядным куском окорока и бутылкой бургундского, улеглись в траву.

— А вино у Перрюшона отменное, — выковыривая мясо из зубов, прошепелявил Крысёнок.

— Да, в бургундском он знает толк, — ответил Лаваль, пристраивая сумку под голову. — Я вздремну немного, Жерар. Что-то разморило. А ты, время от времени, поглядывай по сторонам, — с этими словами Пьер повернулся набок и через минуту уже спокойно храпел.

Денье полежал с десяток минут, рассматривая плывущие по небу упругие облака и слушая рулады друга, затем поднялся, залез на лошадь и внимательно осмотрелся.

"И куда делись эти гачупины?" — Засранцы! — с остервенением сплюнул он. Будучи протестантом, Денье на дух не переносил испанских католиков.

Жерар слез с коня и улёгся опять на мягкую траву. Небо по-прежнему кружило голову голубизной, становясь белёсым вблизи солнечного диска, край которого норовил вот-вот выпрыгнуть из-за листвы. Облака чинно тянулись на запад, редкие и одинокие. Охотник и сам не заметил, как провалился в глубокий сон. Видно сказалась усталость вчерашнего дня.

Проснулся он также внезапно, как и заснул, громко застонав и заскрежетав зубами. Забытый кошмар опять вернулся к нему бешенством налитых кровью глаз разъярённого быка, который с хрустом вонзал в его тело свои иссиня чёрные рога. Но ощущение, что ему тычут чем-то острым в бок, продолжалось и наяву.

— Что за чёрт! — выругался Денье, отодвинув сползшую на лицо шляпу.

Действительность оказалась хуже кошмара: два испанца стояли около него. Один держал клинок у горла, а второй, издеваясь, покалывал рёбра.

— Ты проиграл, Лопес! С тебя десяток пиастров,— расхохотался капрал, заросший бородой почти до глаз. — Эта французская собака и не подумала вскочить, когда ты подколол её. Видно дьявол бережёт это гнусное отродье, — сказал он, убрав лезвие от горла буканьера.