Надя Де Анджелис - Чувство капучино

Но я не хочу ничего понимать и очень сержусь.

С каждым днем мое раздражение только растет, потому что перед утренним кофе мы регулярно заворачиваем в телефонную будку, и Бруно звонит в «ЭНЕЛ».

«Здравствуйте! Меня зовут Мария-Анджела. Сегодня у нас проходит замена программного обеспечения, звоните, пожалуйста, завтра».

– Писклявый голос, – обреченно говорит Бруно, вешая трубку.

Эрика, Анна-Джулия, Альба или Татьяна объясняют ему глубоким, томным, шепелявым или веселым голосом, что в «ЭНЕЛе» карантин, вирус, день святого Щинтиллиано – покровителя электричества, ставят антивирусную защиту или компьютеры не работают просто так.

Я чувствую себя мячиком, безнадежно застрявшим на начальном уровне компьютерной игры. У меня ничего не получается. Дела, на которые в Москве требовалось полчаса, тут не решаются и за две недели. Я ничтожество, а неэффективный менеджер. Но, может быть, дело не во мне, а в Италии? Может, нам лучше переехать в Москву? Перед моими глазами рисуется сладостная картина: вот я сижу в кафе, с чашкой чего-то горячего и крепкого, а под ногами у меня шуршат пакеты из разных магазинов. Звонит мобильный телефон – начальник хочет со мной посоветоваться, я ему отвечаю бодро и компетентно, он мною доволен, я тоже довольна – ведь это означает, что он меня не забудет, выпишет мне премию, и я смогу купить еще больше блузочек и туфелек, чтобы ходить в них на работу, и буду еще лучше работать, и так еще несколько десятков лет. А потом я сама выйду в начальницы, но уже не захочу ничего себе покупать, потому что стану старой и морщинистой, а деньги начну складывать в кубышку и когда выйду на пенсию, то куплю себе малюсенький домик где-нибудь в приятном месте, например на море или в горах…

Так. Стоп. У меня уже есть домик в горах, я как раз в нем сижу и горюю.

В знак протеста против окружающей действительности на следующий день я в бар не иду, а учу итальянский самостоятельно. Бруно, вернувшись, докладывает:

– Кьяра. Голос хриплый. Сегодня бастуют электрики, поэтому «ЭНЕЛ» вообще не работает.

Он купил мне подарок: большое зеркало. Моя радость длится считаные мгновения. Я в ужасе отшатываюсь от собственного отражения. На меня смотрит опустившаяся тетка средних лет: бледная, брови кустятся, волосы сивые, взлохмаченные. Издав стон, я берусь за телефонный справочник.

В трех салонах красоты никто не подходит. В четвертом советуют звонить в июле – августе. Почему?

Мне терпеливо объясняют: «Потому что летом в Лигурию съезжаются отдыхать пожилые дамы со всей Италии, вот тогда-то мы и нанимаем косметолога, а также маникюршу».

– Неужели местные молодые женщины не ходят к косметологу? – спрашиваю я Бруно.

– Им это не поможет, – глумливо отвечает он.

Да, я уже поняла, что лигурийки – маленькие тоненькие смуглянки с огромными глазами и копной черных волос – не его тип. Его тянет на экзотику! Это в Москве пышнотелые голубоглазые блондинки вроде меня встречаются пачками на каждом углу, а здесь я – редкая, удивительная птица. Одна на всю долину.

В пятом салоне говорят, что у них закончились ножницы. На всякий случай я переспрашиваю, записываю ответ на бумажку – льи форбичи соно финити – и снова иду к Бруно. Да, я все поняла совершенно верно. В шестом сообщают, что парикмахерша уехала в Гондурас. Я опять иду к Бруно с бумажкой. Нет, они не издеваются – по-итальянски Ондурас звучит совсем не смешно, и да, многие ездят туда зимой, это не очень дорого.

Стало быть, мой итальянский действительно улучшается. Чего не скажешь о моей внешности. И только с седьмой попытки мне удается записаться к парикмахеру. Ну хоть что-то.

После обеда становится так тепло и солнечно, что я говорю себе: хватит киснуть! У меня рождается замечательный план: отправиться на прогулку, но не просто так, а с последующим гастрономическим вознаграждением. Ближайший к Триальде ресторан «Марио и сыновья» находится в Вердедже, до которой километров десять. Я выйду из дома в шесть вечера и пойду туда пешком. А Бруно попозже выедет на машине и меня подхватит. Так что как раз к восьми мы окажемся в ресторане и плотно поужинаем.

Сначала все идет как по маслу. Я шагаю по пустой дороге, наслаждаясь видами и ласковым предзакатным солнышком. Оно освещает всю долину розово-апельсиновым светом. Такой свет любят рисовать арбатские художники, но в реальности я его еще никогда не видела. Постепенно солнце превращается в полукруг, потом в полоску, в точку – и теперь меня окружает плотная, непроглядная тьма. Я знаю, что слева – пропасть. Справа – стена гор. Что впереди – непонятно. Я начинаю идти быстрее, жмусь к скале – хоть какая-то, но защита. Вдруг раздается страшный треск, и из кустов прямо на меня выпрыгивает огромное чудовище с горящими глазами. Я отчаянно визжу и скачу в сторону пропасти. Визжит и эхо. И снова – тишина. Отдышавшись, соображаю: скорее всего, чудище ломилось не ко мне, а от меня. Может, это был кабан, а то и антилопа. А скорее всего, какой-нибудь безобидный барсук. У страха глаза велики!

Чтобы окончательно прийти в себя, звоню Бруно. Нет, он еще и не думает выезжать, сидит у камина и читает. А что, уже пора? Я собираю в кулак остатки храбрости и отвечаю, что еще рано. Шагаю дальше. Глаза уже привыкли к темноте, и от этого мне делается еще более жутко. Потому что горы, днем такие зеленые, мохнатые и дружелюбные, ночью превращаются в черную безжизненную массу.

Впереди появляются огоньки – я дошла до моста. Это гигантское, но совершенно бессмысленное сооружение никуда не ведет. Его построили пятьдесят лет назад, просто чтобы проверить: можем ли мы соорудить такой длиннющий и высоченный мост? Не упадет ли он? Можем! Не упадет! Позже такие мосты стали обычным делом в горной Европе, но наш некоторое время был самым-самым. А теперь его облюбовали самоубийцы. Вся ограда утыкана увядшими цветами, кое-где висят таблички: «Тиберио! Помним и скорбим», «Мария-Серена, мое сердце рыдает». Мне больше всего импонирует учительский тон: «Фабрицио! Зачем ты это сделал?!»

Некоторое время я стою на мосту и дрожу в окружении призраков. Но вот уже мигают фары – раз, другой, – потом я слышу звук мотора, и появляется мой герой-спаситель! В машине тепло и уютно. Бруно спрашивает, не было ли мне страшно.

– Ну так, чуть-чуть, – небрежно отвечаю я.

Через пять минут мы на месте. Ресторан почти пуст: какое-то семейство уже расплачивается, а у барной стойки на повышенных тонах беседуют краснорожие мужчины в камуфляже – оба хромые, с палочками. Но их крик совершенно не мешает хозяину безмятежно дремать перед телевизором. Наше появление его страшно изумляет:

– Но почему вы не позвонили! Не предупредили!