Наталия Пащенко - Река жизни глазами Ра

– Мама, – за обедом спросил я, – а куда ушли твои дети?

Она не поняла вопрос. Строго посмотрела на меня и откусила немного хлеба.

– Мама, я помню, что у тебя были еще дети, только вот куда они ушли? Мама опустила голову, а потом сказала:

– Пока не кончилась зима, я попрошу Великого Ушия Мир поставить тебе еще одно клеймо, а в следующую зиму еще два. И ты станешь вместе с нами принимать лекарства. Жди сынок, скоро ты всё узнаешь. Пока не нужно говорить об этом.

– Но ведь…, – я хотел продолжить, но мама обратилась к Иде: Будешь отдавать ему половину своей нормы, тебе всё равно пока целая многовато.

Я ничего не понял, но после обеда, на пристани, Ида обняла меня и сказала:

– Спасибо тебе большое, – я не понял, за что, да и эти нежности вообще были лишними.

– Что ты делаешь Ида?! Прекрати немедленно, – убрал я руки сестры от себя. – Что случилось! Быстро расскажи мне!

– Случилось то, что теперь ты всё поймешь. Жди вечера. – И ушла, пошевелив мои белые волосы. То, что мы такие разные, мама объясняла одной фразой: «Мужчины виноваты».

Вечером я долго не спал, а когда решил, что всё уже будет, как обычно, и мама с Идой вернутся с рассветом, и ничего особенного не произойдет, заскрипели доски, и снежок на пристани запел свою зимнюю песенку под тонкими ножками Иды.

– Тан, – позвала она тихо, но четко, – Тан!

Я высунул из деревянных дверей лодки свою белокурую голову.

– Что? – спросил я шепотом с любопытством и непритворным раздражением.

– Выходи, выходи быстро, у нас мало времени.

Я выскочил из лодки без верхней одежды и понял, что быстро замерзну, если не возьму из дома куртку. Но Ида держала в руках колбу из стекла с жидкостью черного цвета.

– Хочешь? – протянула она ее мне. И улыбнулась. – Это полная порция. Я не хочу.

Ида так улыбалась, как раньше, до четырнадцатой зимы, до этого снега, до ее взрослости. И я вспомнил, что никто не улыбается у нас в деревне, только те, кто не достиг возраста приема лекарства.

– Нет, – сказал я. – Не хочу. А зачем его пить, если оно делает тебя хуже?

– Я не знаю. Но посмотри, что я тебе покажу. Сегодня мама там останется до утра.

– Где? – спросил я.

– В Плясе. Не переживай, там полдеревни нашей каждую ночь спит. И она нередко тоже, просто мы об этом не знаем, потому что спим дома. Нам нужно спрятаться так, чтобы не замерзнуть и не быть замеченными. – Она это сказала быстро и махнула рукой в сторону, где стояла лодка, сто лет назад подаренная небесами нашему речному поселку.

– В ней никто не живет и не бывает. Побежали туда, – весело позвала меня сестра.

На свой страх и риск, больше боясь, чем замерзая, я побежал за Идой. На нас падал снежок, он заносил следы, остающиеся на тонком льду на пристани, оставленные мальчишкой десяти зим и девочкой, называвшей себя женщиной.

Добежав, мы не согрелись, конечно, в этой лодке было холодно, как на льду голышом. У нее были только стены, но не тепло для нуждающихся.

Ида приложила палец к губам, давая понять, что нужно молчать, во второй, посиневшей от холода руке, она держала колбу с черной жидкостью. Взглядом я спросил, что же делать дальше. Она показала мне палец и потыкала им в окно и вверх. Я выглянул в окно и ничего кроме темноты не увидел. Я молча развел руками показывая, что не понимаю, о чем она говорит, но устроившись у окна, сестра так же ждала, как и я.

– Слышишь? – тихо спросила она.

– Нет, – также, еле шевеля губами, прошептал я.

– Слу-у-у-уша-а-ай… – шепотом протянула она.

А где-то внутри моей десятизимней головы взрывалось слово «обман»! Что-то должно произойти то, что замалчивают все, то, что все скрывают, что мама таит от нас. Где грань между взрослостью и враньем? Или этой грани нет, и эти два понятия, как водоросли, переплелись, и не распутать их? Взрослость, вранье, угрюмость, недовольство жизнью, безрадостность, вечная серость… Но вот и я услышал и посмотрел с ужасом на сестру. А она так снисходительно покачала головой, мол, теперь ты меня понимаешь, и улыбнулась. Это меня взбодрило. Я продолжал смотреть в черное небо и услышал шелест, он приближался, становился таким громким, как шум тента лодки в ветреную погоду. И вот что-то огромное появилось в небе, что-то с крыльями и четырьмя лапами. Существ было много. Я насчитал около десяти летающих монстров. Что-то страшное, черное и наверняка еще пока до нас никем не виданное. Не могли люди не знать об этом. Шум пролетел мимо. Я хотел что-то спросить у сестры, но едва открыл рот, она закрыла его рукой. И приставила потом палец к губам. Я понял, что это не конец, и потер холодную пятку левой ноги о колено правой. Через некоторое время шум возобновился, он направлялся в обратную сторону: теперь эти же существа «плыли» но небу назад. Но не так легко, как раньше, а тяжело взмахивая крыльями. Так к причалу пристает лодка Рока Хэма, всегда нагруженная до краев рыбой, весла на ней всегда тяжелы, а всплески воды под веслами редки. Что же так утяжелило этих существ? И вот мои глаза, привыкшие к темноте, уже четко различали яркие, разноцветные точки света на спинах чудовищ. Это ничего не объясняло, но возбудило во мне такой интерес, что я чуть не захлебнулся вопросами. Чудовища пролетели мимо. И я повернулся к сестре с вопросом и изумлением в глазах.

Ида махнула мне рукой, показывая, что пора в обратный путь. Но я схватил ее за руку, желая получить ответ немедленно. Она покачала головой. И тихо промолвила:

– Не здесь.

Мы выбежали на пристань, дул ледяной ветер. Ноги не слушались. И быстренько добежав до нашей лодки, мы залезли в нее. Грелись и молчали. Маар спала, как и я еще вчера спал, ничего не подозревая и не догадываясь. Согреться было невозможно. Озноб бил по всему телу. Что-то спросить у сестры я боялся. Боялся, что мама, подходя к дому, услышит наш разговор, и всё откроется. Я долго думал о черной жидкости в колбе, о сестре, которая всё это хранит в тайне, но при этом пытается сопротивляться всему происходящему, про то, как нашу лодку могут выслать за непослушание из деревни. Про то, что наш дом не так уж далеко пришвартован от конца пристани и что при желании его несложно отшвартовать. И про то, что у меня должно быть тринадцать бабушек и семь теть, где же они все? И кто привязал нашу лодку когда-то у этой пристани? Почему мои предки решили именно здесь бросить поиски лучшего? Быть может, лучшего уже нет? Я в первый раз не благодарил их за удобное расположение лодок и деревни, а задавался вопросами, но не было ответов. А рядом безмятежно дремали в лодках Верды и Доры, ни о чем, не подозревая. А может, это и хорошо, ведь еще вчера я был веселым мальчуганом, а сегодня превратился в скучного, задумчивого, взрослого ребенка без права на лекарство. У меня появились вопросы. Но не ответы.