Грегг Льюис - Безумие Божье. Путешествие по миру гонений

«Что, правда?» – не поверил я.

Неподалеку от нас стояла фабрика по изготовлению зерненого творога. Там работало немало местных, и получали они вполне достаточно, чтобы поддерживать семьи. Отец знал, что я планировал найти подработку на лето и до осени заработать денег, пока не начну учиться, – и знал, что я по-прежнему «в поиске». А еще мы оба понимали, что шанс устроиться на «Крафт» сулил куда больше, чем все мои самостоятельные поиски.

«Звучит здорово, – сказал я ему. – Спасибо».

Но он не хотел, чтобы я его благодарил, пока я не услышу другую часть новости.

«В общем, – сказал отец, – работа начинается сегодня. В семь вечера. Смена до полчетвертого утра. С понедельника по пятницу, сорок рабочих часов в неделю, пока не поступишь в колледж».

Сегодня? Я таращился на отца, а ум перебирал все возможные последствия. У меня девять недель учебы до выпуска. Уже начался чемпионат по бейсболу среди школьных команд. А еще у меня роль в выпускном спектакле.

Размышляя вслух, я сказал:

«Видно, времени на факультативы не будет».

«Не будет, – согласился отец. Он знал, о чем я думаю. – Им надо, чтобы ты вышел на работу сегодня вечером. Они не могут держать вакансию до конца твоей учебы. Буду честен, Ник, – добавил он. – Не сомневаюсь, с работой ты справишься. Ты всегда хорошо схватывал. И на „Крафте“ все у тебя будет отлично. Но что меня волнует, так это твоя успеваемость. Сможешь не скатиться с таким графиком? Все девять недель?»

«Это серьезная задача, – признал я. – Надо подумать».

Но времени-то думать особо не было. Отец как раз заехал на парковку фабрики «Крафт» и сказал: если хочу работу, нужно прямо сейчас идти к кадровикам.

Не прошло и часа с тех пор, как отец забрал меня из школы, а я уже заполнял анкету о приеме на работу, и меня взяли с тем условием, что я начну работать на «Крафт» прямо вот этим же вечером. Все решилось быстро. Но не сказать, что легко.

Я дрожал при мысли о том, как скажу тренеру нашей бейсбольной команды, что стартовый состав лишается игрока второй базы и второго бьющего. Немногим легче было сказать учителю в драмкружке, что мне придется отказаться от роли в пьесе на выпускном. Ненавижу подводить. И я надеялся, что мои друзья, одноклассники и особенно парни из команды поймут. Но пересматривать решение я не собирался. Я знал, что поступаю правильно и практично.

Новая работа находилась километрах в трех от дома. Тяжелый труд меня не беспокоил: я привык. Но вот график ночных смен был зверским. Не так и плохо было начинать работу после ужина, но ко времени ухода, то есть в три тридцать утра, меня хватало лишь на то, чтобы доковылять до дома и в прямом смысле повалиться на кровать.

Не знаю как, но по утрам мне удавалось вовремя из нее вывалиться и проехать на потрепанном пикапе почти пять километров до школы. До конца учебного года я ни разу не пропустил занятий. Уверен, учителя очень скоро заметили, как я постоянно клюю носом на уроках, несмотря на мои самые изобретательные и героические усилия. Когда один спросил, что со мной творится, я рассказал про работу, которую нашел мне отец, чтобы я заработал денег на осень, когда пойду в колледж. Видно, слух разошелся по школе. В тот последний семестр учителя были ко мне как-то особенно благосклонны.

После окончания школы жизнь стала более сносной: теперь я мог хоть высыпаться по утрам. Недели пролетали, чеки прилетали, и я стал думать о будущем. На горизонте моей жизни все ясней проявлялась реальность учебы в колледже.

Моя работа на «Крафте» не была ни веселой, ни захватывающей. То был тупой изматывающий труд, подтверждавший мудрость решения пойти в колледж, и мне хорошо послужила трудовая этика, привитая родителями: Жизнь – это труд. Труд тяжел. Труд есть труд. Делай что должен, и делай хорошо.

Вот именно этим я и был занят как-то летней ночью – работал в совершенном одиночестве в глухом углу фабрики «Крафт» и крепил крышки контейнеров со сквашенным молоком, по-нашему баламуткой. Весу в них было больше двух центнеров. Мы готовили продукцию к отправке в другой цех, там ее обрабатывали, паковали, и сыр «коттедж» обретал свой окончательный вид – тот, в котором лежит на прилавках в гастрономах.

В том уголке фабрики в ту ночь было так тихо, что у меня душа чуть в пятки не ушла, когда внезапно раздался голос:

«Ник! Ты бегать не устал?»

Слова звучали так четко и близко, что я обернулся посмотреть, кому удалось так незаметно подкрасться.

И никого.

Странно .

Я вернулся к работе. Мало ли, разум дурит. Десять минут, и я услышал тот же самый голос:

«Ник! Ты бегать не устал?»

Я снова осмотрелся – никого не было.

Да что за дела?

Теперь я напряженно озирался. Рядом не было ни души, когда я в третий раз услышал голос:

«Ник, ты готов перестать бегать? Готов служить Мне?»

Я заподозрил неладное. Надо мной что, коллеги шутят?

Нет, подсказало сердце: ты слышишь глас Божий.

Так Святому Духу можно задавать вопросы? Или просто Его игнорировать? Я и мысли такой не мог допустить! И меня это так поразило, что там, на заднем дворе фабрики, совершенно один, я принял единственно возможное решение: доверил Богу свою жизнь. Мне никогда не говорили ничего другого, и я просто допустил, что человек может быть спасен и призван служить Богу в один и тот же миг. Вот именно это, как я верил, со мной и случилось. Я ответил на глас Божий и отдал свою жизнь под начало Господа.

С одной стороны, то, что случилось со мной в ту ночь, меня тревожило. Я этого не ждал. Долго-долго я хотел только одного: стать ветврачом! И первый настоящий шаг к мечте мне предстояло сделать менее чем через месяц! В моем ограниченном понимании «служение Богу» заключалось в стезе проповедника. И меня как-то не очень влекла перспектива стать пастором в маленькой сельской церквушке, затерявшейся среди холмов Кентукки.

Но, выходит, Бог захотел от меня именно этого. Что Он задумал? И знает ли Он, что делает?

А с другой стороны, происшествие на фабрике было настолько реальным, что я должен был кому-то об этом рассказать. Я просто не мог не поговорить об этом. И на следующий же день я усадил родителей перед собой и объяснил, как меня призвал глас Божий. Я сказал им, что уже обрел спасение и не только принял Христа в свое сердце и препоручил Ему мою жизнь, но и намерен служить Ему.

Родные мои этого не отвергли – скорее, восприняли равнодушно. Сейчас-то я понимаю, сколь странной им, должно быть, показалась моя история. Папа с мамой просто не испытали в жизни ничего такого, чтобы осмыслить мои слова или понять последствия того, что со мной случилось. С их точки зрения все звучало так, словно я внезапно отказался от мечты стать ветеринаром из-за некоего мистического духовного переживания. Уверен, они тоже ставили знак равенства между словами «служить Богу» и проповедничеством.