Владимир Шигин - Чесменский гром

Едва выпадала свободная минута, собирались они послушать, как поет песни свои грек Дементарий. Пел грек большей частью песни длинные и грустные, пел их и плакал.

– Чегой-то плачешь, сердешный? – участливо спрашивали его. – Да и об чем песня твоя?

– Эта такая песня, – смахнул слезу Дементарий, – что всяк, кто ее поет, плачет за свое Отечество. А поется в ней, как одна птица сидела, а потом полетела далеко-далеко; летит через горы, через море, через лес и туман и все летит, летит, далеко летит и опять летит…

– Это-то ясно, дале что? – допытывались матросы.

– Как что? – немало удивился грек Дементарий. – Потом и прилетела!

– Ну, а потом что?

– Ничего, дальше конец песне.

– Так что ж тут грустного?

– Э! – махал рукой разобиженный Дементарий Константинов. – Я ж говорю, что по-русски ничего, а по-нашему очень даже жалко!

Так время и коротали.

А спустя двое суток подошел присланный адмиралом фрегат «Надежда Благополучия». Капитан фрегата, как старший по званию, поднял отрядный брейд-вымпел и, велев зарифиться, повел суда к Борнхольму.

До конца вахты оставалось совсем немного времени, и мичман Ильин с удовольствием любовался занимающимся восходом солнца. В лицо ему хлестал упругий ветер, тонко свистели обтянутые ванты, над головой нервно бился длинный и узкий вымпел.

Восемь раз пробил судовой колокол – смена вахт. С последним ударом на палубе появился и сменщик Василий Машин. Не торопясь, сдал ему Ильин курс и паруса, рассказал, сколько миль пройдено за вахту да сколько воды из трюма натекло. Позевывая в кулак, глянул Кощей Машин в шканечный журнал. Там все записано и подбито исправно. Хорошо!

Заступающий матрос подошел с наветренной стороны к колесу и, встав позади рулевого, положил левую руку на рукоять штурвала.

– Курс?

– Вест!

– Как ходит руль?

– Полтора шлага под ветер!

– Есть курс вест! Руль ходит полтора шлага под ветер, – скороговоркой повторил заступающий и принял штурвальное колесо из рук в руки.

Ильин еще немного постоял с Машиным. Негласные корабельные традиции не позволяли офицеру, сдав вахту, сразу покидать шканцы.

– Ну, ладно, друг любезный, паруса и снасти в твоей власти! Пойду-ка я сосну часок.

В тесной и сырой констапельской тускло мерцал сальный огарок свечи. У стола, сгорбившись, сидел Дементарий Константинов. Перед ним книга с затертыми до дыр листами. Стараясь не шуметь, присел Ильин на скамью рядом.

– Почитай вслух, – попросил погодя, – ничего, что по-вашему писано, я душой пойму!

– Тогда слушай, – оторвался от книги Дементарий, – здесь обо мне сказано:

Дементарий поднял на мичмана свои грустные глаза.

– Это Гомер, певец наш несравненный!

Ровно без минуты шесть на квартердеке «Грома» замаячила коренастая фигура корабельного боцмана.

– Дозвольте побудку отсвистать? – Боцман подошел к вахтенному начальнику.

Машин молча кивнул, просьба эта излишняя, но таков порядок.

Поднес боцман дудку к губам и, страшно надувая щеки, пронзительно засвистел.

Сразу полезли из люков матросы, зашлепали босыми ногами.

Опять отсвистела дудка, но теперь команду иную:

Началась малая утренняя приборка. Порошком кирпичным драили матросы до блеска медь, доски палубные до желтизны янтарной. Качество работы проверялось просто. Бросал небрежно вахтенный офицер платок свой, затем поднимал, если чист – хорошо, грязный – переделать.

Не успели дух перевести, снова дудка. На этот раз свистел боцман к кашице. Побежали артельные с бачками на камбуз. Сегодня вторник, а значит, положена служителям на завтрак каша густая, мясом заправленная. На брезенте разложили артельщики сухари ржаные, расставили чайники со сбитнем горячим, посреди медный бак с кашей. Расселись матросы «по кашам», вынули ложки и, достоинство соблюдая, за еду принялись. Котел общий, потому и черпают так, чтобы всем поровну, и сухариками заедают. К личинкам долгоносика за недели плавания привыкали, как к неотъемлемой начинке, и не слишком усердствовали в выбивании их. Да и чего привередничать, мясо, оно и есть мясо!

Едят матросы, вроде бы не спеша, а все же поторапливаются. Вот-вот дудка к учению свистнет, тогда не до еды будет…

С попутным ветром транспортный отряд быстро добежал до Борнхольма. Поджидая главные силы, суда лавировали в оконечностях острова, близко к нему не приближаясь.

Тем временем, уйдя к северу, Спиридов крейсировал с кораблями взад-вперед от Гогланда до Фаре.

– Не могли же они враз потопнуть? – злился он. – Хоть кто-то да должен объявиться…

Подле адмирала крутился, заглядывая в глаза, капитан-лейтенант Виллим Фондезин [27] В.П. Фондезин – адмирал, участник Архипелагской экспедиции. Позднее командовал рядом кораблей Балтийского флота, был командующим Азовской флотилией. В начале русско-шведской войны 1788–1790 годов командовал отрядом кораблей в Копенгагене, но был снят за преступную бездеятельность. В последующие годы занимал ряд береговых должностей. Впоследствии был назначен главным командиром Черноморского флота и членом адмиралтейств-коллегий. Уволен с флота в 1809 году. . Спиридов подхалимов не терпел и теперь искал предлог, чтоб избавиться от не в меру услужливого адъютанта:

– Сгоняй шлюпкой на «Орел» и извести Клокачева о моем неудовольствии от его маневров!

Фондезин пожал плечами – совсем старик из ума выжил, – стоит ли за этим гонять шлюпку. Но, встретив тяжелый адмиральский взгляд, опрометью кинулся исполнять приказание.

Так, в эскадренных делах и заботах проходили дни. Уже догнал эскадру задержавшийся у Красной Горки «Святослав», а Андерсона все не было. Адмирал почти сутками пропадал наверху. Расхаживая по шканцам, он вглядывался вдаль: не мелькнет ли где долгожданный парус?

Наблюдая как-то за работами корабельными, приметил Спиридов пожилого боцмана с серьгой в ухе, что, собрав подле себя в кружок рекрутов, терпеливо учил их вязать морские узлы. Лишь мгновение какое-то морщил адмирал лоб, припоминая.

– Здорово, Евсей, поди-ка сюда!

– Здравия желаю, ваше превосходительство! – вытянулся, подбегая, старый марсофлот.

– Будет тебе, старина! – махнул адмирал рукой. Знались Спиридов и Евсей еще с азовских славных дел. Был тогда нонешний адмирал в чинах скромных лейтенантских, а боцман евстафиевский и вовсе рекрутом зеленым. Затем несколько кампаний отплавали они вместе на Балтике. Еще раз повстречались уже под Кольбергом-крепостью, где оба в десанте морском сражались. Там Евсей и рану тяжелую получил, но первым на бастион вражеский взобрался, а Спиридов на том бастионе самолично флаг Андреевский водрузил…