Дмитрий Федотов - Хозяин урмана (сборник)

В город я летел как на крыльях, несмотря на то что пришлось протопать до основной трассы пару километров, прежде чем удалось поймать попутку. Я должен был успеть передать Ракитину наши находки до встречи с Анной Нуриевой.

«Памятная тетрадь № 3. Писано Степаном Крашенинниковым, адъюнктом натуральной истории и ботаники Е. И. В. Академии наук. Ноябрь 1745 года Р. Х.»:

23 сентября 1734 года

…Сейчас, когда все уже позади и мои нервы успокоились, руки не дрожат, я все же решил записать весь трагический конец нашего похода через Салтышык.

Господи, ну почему ты не вразумил меня? Почему не остановил Торопчина?.. Семен, конечно, был не прав, вмешавшись в события, смысла которых не понимал. Но он был настоящим ученым, любознательным исследователем, хорошим товарищем…

Да, был.

После стычки на капище мы враз подобрали свои пожитки и, не дожидаясь рассвета, спешно отправились восвояси. На этом настоял Торбок. Он стал сам не свой от случившегося, все время бормотал о гневе богов, о проснувшемся Тенгри, который остался… голодный? Я так и не понял. Только подумал: «Неужели такие умелые охотники, плотники, кузнецы, каковыми я видел и знал татар, могут поклоняться столь кровожадному идолу?..»

Понятно, что Торбока я пока расспрашивать не стал – не время было. Мы быстро добрались до тропы, ведущей с перевала на другую сторону кряжа. Но дальнейший наш путь превратился в весьма рискованное мероприятие. Ночь была непроглядной, ибо наступило новолуние. Наш спасенный хакас чувствовал себя не лучшим образом – зелье, что ему дал Салагай, наверное, обладало снотворным или опьяняющим действием. Степняк то и дело спотыкался, оступался, даже падал. У него натурально подгибались ноги и, скорее всего, что-то случилось со зрением, ибо он пару раз буквально натыкался на стволы деревьев, хотя те достаточно четко проступали на светлом фоне тропы темными колоннами.

Рассвет застал нас на выходе из ущелья. От невидимого в предрассветных сумерках ручья, вдоль русла которого и вилась тропа, поползли первые языки тумана – обычное явление в здешних местах в это время года, заверил Торбок. Он даже повеселел, завидев тусклую мглу, протянувшуюся над тропой.

– Теперь мы можем немного передохнуть, Степан дус.

– А что же угрожало нам раньше? – пользуясь случаем, решил поинтересоваться я.

– Теперь слугам Тенгри будет труднее найти нас, – охотно объяснил телеут. – Они не любят туман. Он пожирает и звуки, и тени, и следы. Пока туман укрывает тропу, Куклек-эт [28] Куклек-эт – Небесный Пес, слуга Тенгри, выслеживающий провинившихся ( тюрк. ). нас не учует, и Ялкыны-тилгэн [29] Ялкыны-тилгэн – Огненный Коршун, слуга Тенгри, карающий провинившихся ( тюрк. ). не увидит…

Меня так и подмывало расспросить Торбока поподробнее, ибо я почувствовал, что у аборигенов весьма богатая и развитая космогония, равно как и божественный пантеон. Ничуть не меньше, чем у древних греков или римлян. Но обстоятельства были против меня, и я решил отложить разговоры до лучших времен.

И оказался прав.

Спустя час мы возобновили спуск. Весь этот час спасенный степняк проспал – нам кое-как удалось его разбудить. Зато теперь он двигался гораздо увереннее, не спотыкался, и даже проявил некоторую сноровку при переходе через горный ручей, ухватив за шиворот оступившегося Семена.

Дальнейший наш путь стал непомерно легче не только потому, что наступил день, но и местность изменилась к лучшему. Ущелье с ручьем осталось позади, склон становился все более пологим, крупные камни почти совсем исчезли, и тропа вскоре превратилась в настоящую торную дорогу, способную принять и торговый караван на лошадях или даже мулах.

Наша компания вконец взбодрилась и развеселилась, успокоенная окружающей природой и тишиной. За что немедля и поплатилась.

Едва мы покинули лесной полог и вышли на обширную луговину, протянувшуюся вдоль опушки на несколько верст, как позади нас из чащобы раздался воинственный крик, и следом прилетела стрела. Только волею случая она не поразила никого из нас, а вонзилась в походный мешок Торопчина, пробив, как выяснилось, коробку с морилкой. Однако в тот момент всем показалось на мгновение, что Семен убит. От удара стрелы и, конечно, больше от неожиданности он упал на колени, а потом и на живот. Стрела же осталась торчать у него в спине – в мешке, – дрожа и покачиваясь.

Первым опомнился Торбок. Он подскочил к Торопчину, быстро осмотрел стрелу и рывком выдернул ее из мешка. Потом перевернул Семена на спину и наладился было ударить его по физиономии для приведения в чувство, но Семен очнулся сам.

Всегдашний румянец изменил ему, лицо сделалось бледным, взгляд потускнел.

– Степан, – позвал он.

Я тут же наклонился к нему.

– Я здесь, Сема.

– Степан, – заговорил он загробным голосом, – прости меня, я умираю!.. Обещай, что выполнишь мое последнее желание…

– Хорошо, друг, – я решил с ним не спорить, хотя ясно было, что он даже не ранен.

– Сохрани мои находки и коллекцию! Отвези в Питербурх и передай в Академию…

– Конечно. Я все сделаю, как ты просишь. Но… попробуй-ка пошевелить руками… теперь ногами… теперь головой… Ты не находишь, что рановато собрался на тот свет?

Торопчин еще раз дернул конечностями и сел. В глазах его я прочел неописуемую радость. Он оглядел всех нас, обступивших его, и улыбнулся нарочито небрежно:

– Ну как, здорово я вас разыграл?

– Да-да, – поспешил вмешаться я, видя наползающее на лица аборигенов изумление, – у тебя прекрасно получилось!

– Правда? – Торопчин обрадовался, как мальчишка. Он бодро вскочил и хлопнул Торбока по плечу: – Не печалься, Григорий, еще повоюем!

Наш телеут, видимо, тоже обладал чувством юмора. Он кивнул и протянул Семену из-за спины стрелу.

– Возьми на память, дус, – сказал он, сделал паузу и добавил: – Мешок у тебя хороший – крепкий, толстый, как ты сам. Был бы похудее, изге-ук [30] Изге-ук – священная стрела, здесь: стрела возмездия ( тюрк. ). пробила бы тебя насквозь!

Торопчин уставился на стрелу, и глаза его медленно расширились. Я счел себя правым вмешаться.

– Господа, коль дело дошло до стрельбы, значит, наши преследователи рядом. Но и до места встречи с экспедицией совсем недалеко. Нам надо поторопиться!

Словно в подтверждение моих слов, от лесной опушки прилетела еще одна стрела и сбила с Семена шапку.

От неожиданности он присел и втянул голову в плечи.

Тут же, не сговариваясь, мы с места припустили по луговине к близкой уже реке. Торопчин тоже не заставил себя подгонять, позабыв про шапку.

– Как ты думаешь, Сема, – пропыхтел я на бегу, – почему они целят только в тебя?

– По-моему, они стреляют по всем, – с трудом выговорил Семен. – Просто я – самый крупный, а значит, самая удобная мишень.