Александр Сегень - Тамерлан

– Я просто восхищен подобной философией! – улыбнулся Искендер. – Теперь я не посмею ни разу перебить хазрета со своими дурацкими поправками.

– Ну, почему же, – смягчился Тамерлан. – Перебивай, конечно, но если я скажу: «Так и никак иначе», ты уж не удивляйся. Ладно?

– Слушаюсь, хазрет.

– Итак, мы оказались в зиндане. Слава Аллаху, что я больше никогда там не оказывался.

Тамерлан умолк, вспоминая, как он выл долгими вечерами и ночами, сидя в страшном заточении, выл, как воют собаки. Ему сделалось невыносимо жаль себя тогдашнего, и две слезы выкатились из глаз, но он быстро смахнул их рукою, кашлянул и сказал:

– Когда я вышел из того зиндана, я твердо решил и дал клятву Аллаху, что никогда не позволю себе бросить кого-либо в тюрьму, прежде чем разберу все обстоятельства его дела. Запиши это.

Искендер мысленно усмехнулся, подумав: «Конечно, ты редко бросал в темницу безвинных. Ты просто отрубал им головы».

– Написал.

– Свобода, Искендер, самое главное на земле, – проговорил Тамерлан. – Человек должен бороться за свое право быть свободным. За свободу можно щедро поливать землю кровью людишек. Нет-нет, это не пиши. Как ты думаешь, Искендер, Бог есть?

– Я не сомневаюсь в этом, хазрет, – не мешкая ответил мирза.

– А я считаю, что высшим проявлением свободы может считаться полное признание того, что Бога нет.

– Бога нет, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его, – с иронией в голосе промолвил Искендер.

– Мне нравится твой тон, мирза, – чуть-чуть улыбнулся Тамерлан. – Ты хочешь сказать, что Бога нет, но Мухаммед придумал его для нас?

– Я просто произнес главную догму всех мусульман, – пожал плечами Искендер.

– Хорошо. Скажи мне, имеет человек право погубить сотню или тысячу себе подобных, борясь за свою полную свободу?

– Полная свобода – это смерть. Стоит ли убивать других, чтобы добиться собственной смерти? – промолвил Искендер.

– Это не ответ, – возразил Тамерлан.

– Не ответ? Хорошо, скажу по-другому. Человеку не нужно бороться за свою свободу, ибо он рождается свободным. Душа его свободна. Ее невозможно заточить в зиндан. Только Иблис – истинный враг человека, и от него нужно защищать свою свободную душу.

– Нет, мирза! – пристукнув кулаком, воскликнул Тамерлан. – Лишь единицы рождаются свободными. Все остальные – прирожденные рабы и должны знать свое место. Ладно, не будем об этом. Продолжим нашу книгу. Пиши: «В глубоком отчаянии, в заточении, я рассуждал так: лучше совершить безумство и чего бы то ни стоило вырваться наружу из темницы, чтобы снаружи биться за свою свободу; единственным моим устремлением была полная свобода. Я знал, что если моя попытка убежать провалится, я буду убит, но мертвого меня похоронят не в зиндане же, а вне узилища – на вольной земле. Наконец я решил, что так или иначе надо попытаться выбраться на вольную волю. Я наобещал стражам щедрое вознаграждение, если они помогут мне выбраться. Они согласились, не все, но некоторые, и даже дали мне меч. С мечом в руках я набросился на тех стражников, которые не хотели помогать мне, и вместе с Хуссейном…» Ах да, Хуссейна ведь не было! «…которые не хотели помогать мне, и разогнал их по углам и норам».

Тамерлан продолжал диктовать. Искендеру давно уже было ясно, почему великий эмир старается подчеркнуть худые стороны Хуссейна. Он чувствует свою вину перед ним и хочет оправдаться перед потомками за свое коварство по отношению к человеку, коему он был столь многим обязан. Но это смешно, что Тамерлан вычеркивает Хуссейна из списка тех, кто был взят тогда в плен туркменами и брошен в зиндан.

Время шло. Вместе с ним продвигалась вперед «Тамерлан-намэ», вымышленная история Тамерлана, причем вымышленная им самим, Тамерланом. Под диктовку своего господина мирза написал, как тот превратился в странствующего монаха и отправился в Самарканд к своему народу, как он тайно жил у своей сестры Туркан-ага, затем как он вновь начал собирать силы и, сколотив шайку из тысячи всадников, двинулся на юг в сторону Кандагара. Там он захватил город Карибыз. Хуссейн же вел себя все время подло и то и дело предавал Тамерлана. Постоянное очернение Хуссейна становилось навязчивым.

Тамерлан стал широко зевать, и Искендер знал, что еще немного, он прекратит диктовку и уснет.

– Вскоре эмир Хуссейн приполз ко мне и униженно просил прощения за все. Я махнул рукой и разделил дань с Карибыза пополам, уступив одну половину низкому Хуссейну. Затем я некоторое время жил в Карибызе. Однажды ко мне туда явился властитель Сеистана, он принес богатые дары и искал со мной союза. Что ж, это было мне выгодно, я как раз искал союзников, чтобы захватить весь Кандагарский край.

Когда Искендер записал последние слова, наступило молчание. Минут десять мирза сидел неподвижно, боясь разбудить Тамерлана, будто ребенка. Удостоверившись, что великий эмир крепко уснул, мирза отложил в сторону рукопись «Тамерлан-намэ» и достал из своего сундучка другую рукопись, невидимку.

Захватив несколько крепостей в Сеистанской земле, Тамерлан заключил мир с местным эмиром Малик-Махмудом, но это была лишь подлая уловка злодея, коей он воспользовался, дабы беспрепятственно захватить еще несколько крепостей. Пленяя местных жителей, он беспощадно истреблял их, охваченный бешенством и желая отомстить всему человечеству за мучения, испытанные в плену у туркменов. Он заваливал телами убитых колодцы и строил башни из мертвых голов, но тем самым возлелеял ответный гнев со стороны всего люда окрестных земель тех. И собралось войско большое, пылая жаждой наказать злодея, и была сеча средь грязи, ибо шел дождь и текли потоки. В той сече Аллах покарал Тамерлана, послав две стрелы – одна раздробила разбойнику локоть, другая разбила колено, и сбылось предсказанное сеидом – рука нечестивца одеревенела, а нога окаменела. И не мог он отныне в деснице держать меч, а на правую ногу так сильно стал хромать, что и прозвали его с тех пор Тимур-Ленг, что значит – Железный Хромец. Иначе говоря – Тамерлан. И лечился Тамерлан после той битвы ровно три года, три месяца и три дня, но ничего не помогло ему, навеки остался он уродом.

О, если бы сие несчастие побудило наконец безбожника обратиться к человеколюбию! Если бы хромота и сухорукость наставили его на путь праведный! Тогда бы и Бог Аллах простил его и размягчил бы руку и ногу. Но злонравный Тамерлан пуще прежнего взъярился, рассуждая так: «Аще Бог есть, значит, он еще при жизни наказывает меня, и сие хорошо – видать, на том свете буду я прощен, раз получаю наказания тотчас на этом. Если же Бога нет, то все – случайность и не следует менять нрав свой».