Рафаэлло Джованьоли - Мессалина (сборник)

И Клавдий уже начал пересказывать вступление к своему любимому трактату, когда внимание Калигулы привлекла большая ложа, находившаяся справа от императорского подиума. В ней, так же как и в ложе слева, сидели самые знатные представительницы римского общества: жены сенаторов, патрициев, зажиточных всадников и богатых ростовщиков. Там, среди матрон, блиставших лучшими нарядами и драгоценностями, Калигула разглядел свою тетю, Валерию Мессалину, которая уже давно не сводила глаз с императора.

Как только их взгляды встретились, Калигула сразу охладел к истории и перебил Клавдия:

– Все-таки, мой всезнающий дядя, твой трактат чересчур зануден. Когда-нибудь я постараюсь выслушать его от начала до конца, а сейчас, чтобы не заснуть, пройдусь к соседней ложе и заодно поздороваюсь кое с кем.

Он повернулся к свите и, показав знаком, что хочет сойти с подиума, добавил:

– А вы подождите меня здесь.

Покинув пульвинарий, Калигула вскоре показался в ложе, которая была справа. Появление императора вызвало там немалый переполох: зрительницы, сидевшие в первых рядах, сразу повернули головы и стали возбужденно переговариваться между собой.

Матроны справедливо полагали, что юный принцепс навестил их ложу для разговора с одной из них. И, наперебой стараясь угадать имя избранницы, каждая в душе была уверена, что такая честь будет по праву принадлежать ей.

Калигула же, почтительно поздоровавшись со всеми дамами и выслушав их ответные приветствия, с подчеркнутой любезностью поклонился жене консула Ацеррония, пожал руку Гнею Домицию Энобарбу, женатому на его сестре Агриппине, и, наконец, направился к правой колонне, рядом с которой сидела просиявшая от удовольствия Валерия Мессалина.

– Нравятся ли тебе игры, моя дорогая тетушка? Не скучаешь? – спросил император благодушно.

– Не скучаю, потому что увидела тебя. Я знала, что ты здесь будешь. Клавдий мне сказал под большим секретом.

– У моего болтуна дяди нет никаких секретов от тебя? Даже если они касаются принцепса?

– Прошу тебя, божественный Гай, не держи на него зла! Он так мне предан.

– Неужели твоя неотразимая красота имеет столько власти над ним?

– Умоляю, Гай, не сердись! Не заставляй меня проклинать мою внешность и влияние, которое она оказывает на такого простодушного человека, как мой супруг.

– Но я и не сержусь. Разве ты не видишь? – тихо произнес Калигула, облокотившись на парапет и наклонившись так близко к лицу Мессалины, что она почувствовала его жаркое дыхание. – Наоборот, я благодарен моему дяде за его бестактность, которая подарила мне счастье встретить тебя, моя очаровательная тетушка!

– О, верно, счастье твое не так велико! Иначе ты уже давно позаботился бы о том, чтобы повидать твою бедную Мессалину, которой больше всего на свете хочется быть рядом с тобой. Но, если вправду глаза отражают то, что чувствует сердце, и если мои глаза меня не обманывают, если не я сама внушала себе то, что читаю в твоих глазах, это твое желание. Раньше я его не видела.

Мессалина говорила все тише, пристально глядя в глаза Калигулы, который молча и зачарованно слушал свою прелестную собеседницу, а потом, внезапно прервав ее, прошептал ей на ухо:

– Да, да. Все так. Ты угадала. Ты услышала бессловесный язык любви. Я люблю. Я хочу тебя. Твоя божественная красота сводит меня с ума.

– Почему же ты не приходил?

– Заботы о делах государства. В первое время их так много. Все дела и дела.

– И страх перед ревностью Эннии Невии!

– Не говори мне о ней! Она меня раздражает. Я уже ненавижу ее.

– И все-таки не можешь разорвать цепь, которой она приковала тебя.

– Это мы еще посмотрим! Знай, с тех пор, как я тебя встретил, мною владеет только одна мысль – быть любимым тобой, прекраснейшая моя тетя, первая из римских красавиц…

– Счастье мне, если кажусь тебе такою! О, Гай, если бы ты знал, как я тебя люблю! Как люблю, как желаю тебя!

Наступило молчание.

– Когда же ты придешь ко мне? – вдруг спросила Мессалина.

– Когда хочешь. Сегодня ночью ты примешь меня?

– Хорошо, сегодня ночью. Между дворцом Тиберия, в котором ты живешь, и…

– Это ли дворец для владыки римской империи! Тиберий всегда был скрягой. Вот я построю дворец, достойный императора! – воскликнул Калигула, но тут же добавил извиняющимся тоном:

– Прости, что перебил тебя. Продолжай!

– Так вот, между дворцом Тиберия, в котором ты живешь, и домом Августа, который занимаем мы, есть тайный подземный ход. В дворцовом саду одна дверца всегда закрыта. Она ведет к портику, находящемуся за Палатинским храмом. Оттуда ты сможешь выйти прямо к нашему дому.

– Прекрасно. Я возьму у мажордома ключи от этой дверцы…

– …И ровно в полночь окажешься в объятиях, которые давно ожидают тебя…

– …И в которые я брошусь, чтобы всю ночь целовать мою восхитительную тетушку!

Они снова замолчали. Вскоре Калигула, у которого от неудобного положения уже затекли руки, выпрямился и, прощаясь с Мессалиной, произнес вполголоса:

– До полуночи.

И громко добавил:

– Прощай, моя уважаемая тетя, и да будут боги благосклонны к тебе!

– Прощай, божественный Гай! – сказала Мессалина так, чтобы ее слышали окружающие, – славы и здоровья тебе, надежда империи!

И, не удержавшись, чуть слышно добавила:

– Остерегайся ревнивого ока Эннии Невии. Калигула сделал презрительный жест, поклонился Мессалине и стал подниматься по лестнице, мимоходом поприветствовав супругу Ацеррония и нескольких сенаторов, он дружески пожал руку Гнею Домицию Энобарбу и, наконец, задержался около Паоло Фабия Персика, который все предыдущее время мрачно наблюдал за Калигулой и Мессалиной. Но, по мере того как император приближался к нему, морщины на лице старого подхалима постепенно разглаживались. Вскоре у него появилось выражение испуга, быстро сменившееся его обычной слащавой улыбкой.

– Сальве, божественный император Гай Цезарь Август! – заискивающе произнес Паоло Персик, когда Калигула подошел к нему.

– Сальве, Персик, самый богатый человек моей империи.

– О, что ты! Не верь. Не верь слухам.

– На днях я загляну в твой кошелек!

– О Цезарь! Владыка Рима. Владыка всего мира! Ты же знаешь… все скромное состояние и вся скудная кровь твоего преданного слуги Паоло Фабия Персика принадлежат тебе.

– Благодарю тебя за эти слова, мой добрый Персик! – удовлетворенно проговорил Калигула и, на прощанье пожав руку ростовщика, вышел из ложи.

В то же мгновение Персик выпрямился и с выражением превосходства на лице оглядел патрициев.

Император же направился к подиуму, но почти сразу натолкнулся на смертельно бледную, обессиленно прислонившуюся к мраморной стене коридора Эннию Невию.