Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Зимний престол

Луна скрылась, но этого никто не заметил. В проливе теперь хватало света от огня. Пылали две хеландии: кентарха Артемия, что загорелась от собственного залпа, и кентарха Виктора, в которую попал залп с хеландии Льва. Целил он, конечно, в скифские лодки, но Виктор, преследуя своих противников, сам подвернулся под выстрел. Теперь на двух гибнущих судах спускали каравы, их соседи делали то же, пытаясь спасти прыгающих в воду стратиотов. А скифы продолжали идти мимо и исчезали во тьме, но ромеи, занятые спасением от огня, ничего не могли сделать.

Не все их залпы пропадали даром. Пламя освещало поверхность моря и позволяло сифонаторам видеть противника. Один за другим – а то и с двух сторон разом – на скутары падало из черноты дымное пламя и охватывало просмоленное дерево. Горящие лодьи теряли ход и становились факелами на поверхности моря, освещая ромеям своих идущих следом товарищей, чем делали и их легкой добычей.

Сам патрикий Феофан, с кормы своей хеландиии наблюдая происходящее, невольно жмурился и крестился, твердя в полузабытьи боевой клич ромеев, который сейчас был для него только молитвой: Господи, помилуй! Вот теперь это был настоящий ад. Тьма сверху, глубокая вода – снизу, вспышки жгучего, губительного пламени между ними, неистовые крики испуга и боли. Кентарх Иоанн отдавал распоряжения, палили все три сифона – на носу и по бортам, – и Феофан сам видел, как после их залпов вспыхнули две или три скифские лодки. Ночью это выглядело еще страшнее, чем в первый раз, при ярком летнем солнце. Невольно Феофан цеплялся за поручни борта, каждый миг ожидая, что вот сейчас среди волн распахнется пасть ада и поглотит все это – волны с горящими пятнами смеси, полусгоревшие и еще целые скифские лодки, а заодно и хеландию. Этот ужас не мог продолжаться долго, это было невыносимо. В эти жуткие мгновения сам стратиг меры не помнил, зачем все это нужно, едва осознавал свою задачу – уничтожить как можно больше скифов, рвущихся сквозь их строй на север. Сильнейшим его искренним желанием было одно: чтобы все это поскорее кончилось, неважно как.

Спасаясь от хеландий, русы жались к берегам. Пытаясь отрезать путь трем скифским лодкам, два ромейских судна с грохотом столкнулись. Послышался треск бортов, ломаемых весел, крики стратиотов; Феофан перекрестился еще раз – хоть бы эти не выпалили друг в друга, зараженные безумием этой ночи.

С одной и правда выпалили, к счастью, с другого борта, целя в скифов: видя эту незадачу противника, русы текли мимо на десятках суденышек. Но от удара жерло сифона несколько сместилось, залп ушел в сторону, и теперь горючая смесь чадила на воде. Ветром и волнами ее несло на хеландии. Феофан закрыл глаза, молясь, чтобы смесь сгорела раньше, чем коснется бортов. Иначе и с этими двумя можно будет проститься.

А скифские суда скользили мимо, при свете пламени он различал черные фигурки, гнувшиеся над веслами. Мало кто из них оглядывался на ромеев. Скифам было не до любопытства.

Феофан обернулся к Иоанну: во время боя место кентарха тоже было на корме, близ военного креста.

– Вперед! Прикажи идти на север, к морю! Перекроем выход тем, кто прорвался.

Феофану было ясно: здесь, на месте, он пропустит в темноте куда больше скифских судов, чем сумеет уничтожить. Но у них, проскользнувших сквозь строй хеландий, был всего один путь: на север через пролив. Пока они не добрались до Евксина, ему, по крайней мере, точно известно, где они находятся. Врагом его была темнота, но до окончания ночи скифы не успеют миновать длинный пролив. К рассвету они все еще будут поблизости, и у него оставалась надежда настичь близ Евксина всех тех, кто ушел от него близ Пропонтиды.

Таиться было больше незачем, и Феофан приказал сигналом трубы передать приказ всем следовать за ним. Но не мог знать, сколько кентархов сейчас в состоянии этот приказ услышать и сколько – исполнить. Истребив сколько возможно скифов при входе в пролив, они могли довершить дело у выхода.

Пламя горящих судов ушло назад, и над проливом снова повисла тьма. При попутном ветре более крупная хеландия могла обогнать скифские лодки. Оставалась опасность сесть на мель (как потом выяснилось, с двумя хеландиями во время ночного перехода это и случилось), но Феофан полагался на двух присланных ему наилучших царских кормчих – Василида и Алексия. Неспешно, крадучись, хеландия пробиралась мимо темных скалистых берегов. Время от времени сигнал трубы повторяли, указывая другим кентархам направление.

– Заодно мы и скифам показываем дорогу к проливу! – горячился Зенон, друнгарий тагмы Схол. – Клянусь головой святого Димитрия, это не слишком-то богоугодное дело! Без этого им пришлось бы ждать рассвета где-то здесь, у берегов.

Но Феофан его не слушал: все это лето Зенон вечно был чем-то недоволен. А прежде всего тем, что его, заслуженного воина, отдали под начало какому-то «хранителю царских чулок», как он презрительно называл протовестиария. Феофан уже привык к его ворчанию и пропускал мимо ушей. И старался не думать: если его замысел перехватить скифов у выхода не оправдает себя, если тем удастся уйти, Зенон с досады за свои страдания может выставить его, Феофана, виновником неудачи в глазах василевса и синклита. Оставалось только молиться и верить в помощь Богоматери.

Святая Дева помогала граду Константина прежде, поможет и сейчас. Феофан твердо в это верил, и эта вера крепила его утомленный дух.

Порой луна выглядывала меж туч, и почти всякий раз он видел скифские лодки – то подальше, то поближе, то впереди, то позади, то чуть ли не вплотную к борту. Так же как и ромеи, не смыкая глаз, не выпуская из рук весел, они гребли через пролив на север, к жизни, свободе, родным краям. Русы и ромеи стремились в одном направлении, но желания их текли в противоположные стороны и в конечной точке должны были вновь привести к смертельной схватке. Если расстояние и направление ветра давали выгодную позицию, Феофан приказывал открывать огонь, и по пути удалось сжечь еще две лодки.

Близилось утро. Миновали заставу Иерон. Как потом выяснилось, здесь часть скифов нашла пристанище после первой битвы, в июне. Когда они ушли, близ причала Иерона-западного нашли следы исполинского костра – Феофан и его люди наблюдали пламя из устья пролива, но тогда не могли понять, в чем дело. Когда через пару дней огромное кострище остыло и его стали убирать, нашли обгорелые кости нескольких десятков человек. Здесь скифы сжигали своих мертвецов. Раздраженный спафарий Симеон, начальник заставы, крестясь и кривясь, велел сбросить «эту пакость» в воду. Но и теперь еще, три месяца спустя, на отмели виднелись вмешанные в песок и гальку старые угли.