Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Огненные птицы

Что это может быть? Берест соскочил с полатей. Одновременно отец отдернул занавеску и высунулся с лежанки.

– Поди глянь, – велел он, увидев старшего сына уже на ногах, и потянулся к своим черевьям.

Берест тоже сунул ноги в черевьи, схватил с лавки пояс и, обвязываясь на ходу, выскочил за дверь.

Шумели возле Гвездоборова двора. На глаза попался Комель – тоже высунулся из своей избы, напротив. У боярских ворот виднелось несколько всадников, и там среди них метались люди в белых сорочках. Птицей из ворот вылетел еще один – Гвездоборов холоп Махала. Берест потянулся протереть глаза. Это сон?

Со двора доносились вопли, женский визг. Подбежал отец – едва обувшись и набросив свиту на сорочку. В руке его был топор, и тут до Береста дошло.

Он метнулся назад в избу – взять второй топор под лавкой. Уже направляясь бегом назад, услышал снаружи конский топот и свист. Закричала женщина – уже совсем близко, возле избы. Так закричала, будто земля вдруг разверзлась под ногами.

А выскочив наружу… Берест едва не упал, наткнувшись на тело. Отец лежал на дороге лицом вниз, в руке был топор.

– Батя, ты что?

Берест кинулся к нему, взял за плечи, хотел поднять. Отец не шевелился… а приподняв его, Берест невольно вскрикнул и отшатнулся.

Через лоб и переднюю часть головы пролегала глубокая рубленая рана. Залитое кровью лицо – чужое, ужасающее… Кровь затекла даже в рот, от вида окровавленных передних зубов Берест чуть сам не упал назад.

Вдоль дворов мчался всадник – страшный, как навь с железной головой и железным телом, с секирой в руке. К Бересту он сейчас был обращен спиной и удалялся к дальним дворам.

Сейчас бы лук! Но пока достанешь, пока натянешь, стрелы отыскать… Ну и дубина – почему не подумал, что надо оружие держать наготове?!

Мысли бежали сразу во все стороны. Чуть опомнившись, Берест вновь метнулся к отцу. Надо перевязать… Едва понимая, что делает, Берест поволок его к избе – неподвижное тело казалось очень тяжелым.

От Гвездоборова двора к Новакову концу, что выходит к святилищу, неслись люди – женщины с детьми, отроки, два молодца. Это были Бурегостевы домочадцы – их двор крайний возле Гвездоборова. Бежали они к городцу, и Берест сообразил: надо с ними. Чужаки уже высаживали дверь в Медункину избу. Издали казалось, что они из железа – точно, нави. Ворвались, и вскоре оттуда вылетели, выброшенные невидимой силой, и сам Медунка в одной сорочке, и его простоволосая баба, и двое детей-подростков.

От Коняевой избы чужаков отделяло только три двора. Берест затащил отца под навес у двери, уложил на рогожу и метнулся внутрь.

Мать уже стояла перед лежанкой, Мотылица, босиком и в свитке, тянула за ворот брата Огневку, чтобы просыпался скорее.

– Там… бесы какие-то… бьют наших… бежим… – Берест сдернул Огневку с полатей, потом ухватил второго брата, Журчалку. – Живее! Отец… помогите занести… он сам не может…

Сейчас бы убраться подальше, укрыться, пересидеть. Огородами – в овраг, а там на дальнем конце лес.

Кучей вывалились на крыльцо. Мать и Мотылица кинулись к отцу, запричитали. Над весью стоял крик – человек десять малинцев, почти одни женщины, бежали в сторону святилища. У Слепакова двора трое мужиков дрались рогатинами с двумя всадниками; тусклой молнией над схваткой летало лезвие меча.

Это же русы, вдруг сообразил Берест.

Не навьи никакие вырвались по осени. Русы, те самые, что перебили с полсотни бояр и отроков вместе с Гвездобором. Они вернулись. И не знатная жена Ольга и услужливые отроки с заискивающими улыбками, а воины в шлемах и кольчугах, с мечами, копьями, боевыми топорами.

Давно темнившая небо туча рухнула на землю железным градом. От смертного страха путались мысли.

– Бегите, бегите! – Берест бросился назад к крыльцу, схватил мать и сестру за руки, толкнул вперед. – В городец!

Увлеченные общим потоком, те понеслись за всеми. Берест поневоле было побежал следом и тут увидел: на том конце ждала стена из всадников. Глаз в смятении не мог их подсчитать, казалось, там целый строй, будто железный тын, полсотни или сотня. Все бегущие попадали прямо к ним в кольцо; ударами плетей и криками русы принуждали людей валиться наземь и закрывать голову руками.

Это ловушка. Одни гонят туда людей, а другие хватают. Нельзя к городцу бежать!

Берест подался назад. Мимо него рванулся Огневка, и Берест почти безотчетно поймал его, потянул назад.

– Пусти! – десятилетний младший дрыгал ногами и вырывался. – Там мама!

Берест и сам всем сердцем рвался за матерью и сестрой: стремление быть вместе со своими в человеке сильнее и страха, и ума. Но вспомнил, чему учил дед Мирята: стой заодно, а беги врознь!

Не выпуская Огневку, Берест развернулся и побежал меж дворов к гумну. Это было высокое, куда выше обычной избы, длинное, из нескольких срубов, бревенчатое строение, общее для всех Сушиновичей. Сейчас, после жатвы, здесь аж сердце заходилось от радости изобилия: на вешалах – крепких сосновых жердях с длинными сучьями висели колосьями вниз снопы ржи и пшеницы. Высокие двери, способные пропустить нагруженный снопами воз, были не заперты, внутри стоял запах пыльных колосьев и дыма. Сюда совсем недавно свезли снопы ржи, высушили, только начали молотить… Берест пихнул Огневку в гущу снопов, велел сидеть тихо. Огляделся. Руки пустые… топор же был! Выпустил в избе, когда стягивал Журчалку, а потом не вспомнил. Но и был бы топор в руке – если сюда явится бес на коне, срубит его, как малец сшибает палкой трухлявый гриб. Цеп взять… Против копья не сойдет.

Берест живо взобрался на верхние балки, ближе к выходу. Через высокие распахнутые двери совсем близко слышались конский топот, свист, выкрики – частью по-славянски, частью на чужом языке – надо думать, варяжском. Запах дыма сгущался. Они что, избы подожгли? Гвездоборов двор – уж верно, оттуда дым повалил раньше всего.

Неужели это она – война? У Береста появилось несколько мгновений, чтобы подумать и понять, что происходит, но осознание оказалось куда хуже, чем замешанный на недоумении ужас. Война, о которой говорилось на вече в Искоростене? Сейчас, еще до первого снега? Но где же то ополчение, какое князь велел собирать? Никаких гонцов в Малин не прибывало.

Отец… Видение тела, с расплывающейся по светлым волосам и по лицу кровью, так ясно стояло перед глазами, будто Берест прямо сейчас на это смотрел, но ум отказывался верить. Они оттащили отца к дверям избы… или внутрь? Он очнулся? Успели мать и Мотылица его перевязать?

Выбраться бы отсюда поскорее и найти всех своих…

У дверей раздался шум, и на гумно по всходам для возов ворвался всадник. В руке у него был пылающий витень из пеньки. Бересту ударило в лицо душным запахом горящей смолы.