Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Огненные птицы

Это был его первый взятый с бою полон и скот. Поскольку оружники были не его, а брата, то Мистине полагалась половина той части, что следует вождю, когда будет выдана награда отрокам. Лют понимал, что богатый брат не нуждается в малинском тряпье и девках, но тот не собирался портить ему торжество пренебрежением к добыче. Челяди на Свенельдовом дворе хватало и полон решили продать жидинам из Козар.

– Оставь себе пару девок, если хочешь, – предложил Мистина. – Они твои, имеешь право.

Лют ненадолго задумался. Такое не считается настоящей женитьбой, но, имея собственных челядинок-наложниц, он отроком зваться уже не будет.

– Некогда мне с ними возиться, – он улыбнулся и помотал головой, не в силах скрыть торжества. – Вся война впереди, я себе получше найду!

Среди малинских девок, строго говоря, посмотреть было не на кого: малорослые, худые. До них ли ему, когда на него теперь таращат веселые глаза боярские дочери в серебряных уборах?

Назавтра пришел Шемуэль бар Яир, имеющий хорошие связи среди рахдонитов, осмотрел полон и стал торговаться. Полон тем дороже, чем дальше увезен от родных краев. У сарацин, как рассказывают, невинная светловолосая дева стоит свой вес в серебре, то есть это будет восемьсот с чем-то гривен! В сто с лишним раз больше, чем в Царьграде дадут! В сарацинских странах, за Гурганским морем, Лют не бывал и считал это купеческими байками, но что в Царьграде девушка или юноша стоят по десять золотых номисм, то есть по семь гривен, знал хорошо. Человек средних лет идет подешевле – за восемь златников, пожилой или ребенок – за пять. Здесь же Шемуэль, отлично знавший, что Свенельдичи хотят поскорее сбыть товар с рук, предложил всего по две гривны за дев и отроков. Упирая на то, что пленники здоровы и не измождены, Мистина выторговал по три гривны за самых дорогих, по полторы – за средовеков и отроков до пятнадцати лет. Шемуэль уступил: ему неумно было ссориться с воеводой, который, если будет на то воля Всеблагого Бога, зимой приведет еще сотни пленников.

– Я так понимаю, ни одной невинной девы там не осталось? – усмехнулся хазарин в свою редкую степняцкую бороду. – При таких-то удалых молодцах… Мне прислать старую Нааму проверить или сами признаетесь?

Стоявшие вокруг оружники стали ухмыляться в ответ. За пять дней обратного пути у них было время взять долю своей законной добычи, которая, хоть и имеет известную стоимость в серебре, никак не может быть отдана назад. На продаже невинных дев они заработали бы больше, но жажда мести мятежному племени была так сильна, что, как сказал Асбьёрн, он бы съел этих девок, если бы только мог.

– Ну, что будешь делать со своей долей, недорезанный? – смеялись оружники, подталкивая Асбьёрна локтями. – Новую секиру себе закажешь, да ведь?

– Да я… да если я встречу того черта… я ему глотку порву вот этими зубами! – сипел Асбьёрн, бывший хирдман Ингвара.

Старая секира была ему дорога не только стоимостью, и было очень стыдно лишиться ее из-за какого-то сельского мокрохвоста!

Асбьёрн еще носил повязку на горле поверх длинного, но, к счастью, неглубокого пореза. В миг удара он успел опустить подбородок, и лезвие ножа скользнуло по бороде. Борода понесла урон, и за это Асбьёрн тоже был очень зол.

– Ему понадобилась твоя борода, потому что своя еще не выросла! – смеялись оружники.

Теперь они могли смеяться – к ним вернулся хотя бы один из двух потерянных стягов. В самый день приезда Лют, уже в сумерках, отнес его в княжью гридницу и при всей дружине передал Эльге. Она обняла его и поцеловала, припала к плечу, не сдерживая слез. До того она мало знала Свенельдича-младшего, при редких встречах лишь посматривала на него с любопытством: ее забавляло его большое сходство с Мистиной, хорошо заметное ее женскому взору. Но вот он доказал, что сходство это не только внешнее. Как ей сейчас нужны были такие люди! Она отомстила за кровь своего мужа, лишив жизни его убийцу, но сколько еще предстояло сделать до того дня, когда честь руси будет восстановлена полностью, а влияние ограждено от посягательств. Каждому из бывших с Лютом оружников она от себя подарила по скоту, а ему самому – витое золотое колечко. Он надел его и поцеловал, весело глядя на княгиню. Видел бы его сейчас отец! Молчал бы, усмехался, а в глубине сердца гордился младшим отпрыском.

Назавтра к вечеру Шемуэль пришел забирать полон.

– Что у тебя – скоты или ногаты? – Мистина взглянул на высыпанную посреди стола кучу серебра. – Будем считать или взвешивать?

– Взвешивать, – жидин достал весы и мешочек с гирьками. – Здесь то и другое вперемешку. Слишком много в последние годы привозят тяжелых скотов, уж могли бы сарацины наконец навести у себя какой-то порядок в этом важном деле!

В былые времена все привозимые от сарацин серебряные скоты были равны по весу, и для получения гривны серебра требовалось лишь отсчитать двадцать скотов. Но в последние годы стали привозить более тяжелые, и серебро приходилось перевешивать. Дирхемы правильного старинного веса называли ногатами, и часто, набрав их два десятка, пробивали и нанизывали на крепкий ремешок. Но таких «связанных» гривен у Шемуэля нашлось только три, а остальную кучу серебра понадобилось взвесить, причем дважды: на весах покупателя и на весах продавца, чтобы не было споров.

Все это заняло немало времени. Но вот жидин удалился, уводя полон, а после его ухода на столе, где с двух сторон сидели оба брата Свенельдичи, осталась россыпь серебряных скотов и ногат. Отсюда вождям предстояло взять десятую часть, чтобы поделить остальное на двадцать частей.

– Отвезли бы мы их сами в Царьград, вдвое больше получили бы! – Лют повертел в пальцах потертую ногату. – Ну да кляп с ними! К весне у нас полону будет столько, что Тородд умается лодьи долбить!

Он смотрел на кучку серебра так, будто надеялся взглядом заставить ее вырасти в десять раз. А лучше в двадцать. Лют не раз видел и держал в руках куда больше и серебра, и золота – после сбора деревской дани Свенельд отправлял с ним в Царьград или Самкрай сотни куньих шкурок, из которых каждая стоит две с половиной ногаты, или бобровых – на ту же цену пара. Но сейчас перед ним лежали его собственные скоты, честно взятые с добычи.

– Не тужи, что пока не много, – Мистина легко угадал его мысли. – Я в свой первый поход – на уличей – пошел когда-то с отцом. И когда я взял свою первую добычу, ее взяла отцова удача, не моя. А это – твоя. Она у тебя есть. Это доказано делом. Ты привез добычу и не потерял ни одного человека. Ты начинаешь приобретать славу удачливого вождя, и вот увидишь – к тебе начнут проситься.

Он оказался прав: едва по Киеву разошлось известие об ударе Свенельдича-младшего на Малин, как появились отроки – сыновья русов и полян, кто желал наняться к нему. Пока Лют был вынужден им отказывать: его средств не хватило бы дать им оружие, а пользоваться щедростью брата он не хотел. Но славы ему досталось: приходя к Мистине выпить пива, старые Ингваровы хирдманы и бояре киевские смотрели на него с одобрением и не жалели похвал. Лют понимал: они хвалили бы каждого, кто сумел бы хоть как-то пощипать древлян. Но он не упустил подброшенный судьбой случай, а этим и правда можно было гордиться.