Джон Джейкс - Любовь и война. Великая сага. Книга 2

Не важно. Главное – что он смог сторговаться с этим старым огайским жуликом. И подобно пророку Даниилу, брошенному в ров со львами, вышел оттуда живым. К середине дня Стэнли уже убедил себя в том, что все решил сам, а роль Изабель была несущественной.

Артуру Сципиону Брауну минуло двадцать семь лет. Это был высокий, широкоплечий молодой человек с янтарно-золотистой кожей, тонкими, как у девушки, запястьями и огромными ладонями, словно созданными для того, чтобы держать оружие. Несмотря на это, голос у него был тихий, говорил он с легким гнусавым выговором, характерным для уроженцев Новой Англии. Родился он в бостонском районе Роксбери от черной матери, брошенной ее белым любовником.

Когда Браун только познакомился с Констанцией Хазард, он сказал ей, что его мать поклялась никогда не поддаваться унынию из-за мужчины, который обещал любить ее вечно, а потом предал, или из-за того, что цвет кожи затруднял ей жизнь даже в либеральном Бостоне. Все свои помыслы, силы, да и саму жизнь она посвятила тому, чтобы служить своему народу. Шесть раз в неделю она обучала детей черных мужчин и женщин грамоте в крошечной ветхой школе, а по воскресеньям занималась со взрослыми. Она умерла год назад от рака, находясь в ясном уме и до конца отказываясь принимать опиум.

– Ей было сорок два. Не так уж много, – сказал Браун – просто для того, чтобы поделиться, а не разжалобить. – На земле никогда еще не было женщины храбрее.

Констанция познакомилась со Сципионом Брауном на приеме в честь Мартина Делани, врача и писателя, а также известного борца за предоставление неграм равных политических прав. Сам Делани, одетый в длинную африканскую тунику традиционно ярких цветов, ходил между многочисленными гостями, приглашенными в дом Чейза, и вовлекал всех в свои разговоры. Именно Делани привел на прием молодого Брауна.

Разговорившись с Брауном, Джордж и Констанция были восхищены его манерами, его историей и взглядами на жизнь. Такой же высокий, как Купер Мэйн, он держался со спокойным достоинством, ничуть не смущаясь, что лацканы его явно подержанного фрака заметно потерты, а рукава слишком коротки. Возможно, он надел лучшее из того, что у него было, а если кому-то не нравилось, то это их проблемы – не его.

Когда Браун сказал, что он сторонник Мартина Делани, Констанция спросила:

– Вы хотите сказать, что готовы переехать в Либерию или другое подобное место, будь у вас такая возможность?

Браун отпил немного чая. С чашкой он обращался так же изящно, как любой из гостей.

– Год назад я бы не задумываясь ответил «да». Но сегодня я уже не так уверен. Америка очень плохо относится к неграм, и я предполагаю, что это продлится еще несколько поколений. Но я предчувствую и перемены. Я верю в коринфян.

Джордж, стоя с чуть откинутой назад головой, как он обычно делал, разговаривая с очень высокими людьми, недоуменно произнес:

– Простите?..

Браун улыбнулся. У него была немного вытянутая голова, с правильными, но незапоминающимися чертами лица. Однако стоило ему улыбнуться, как он полностью преображался, становясь невероятно привлекательным.

– Первое послание апостола Павла к коринфянам: «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, в мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, и мы изменимся». – Он отпил еще чая. – Я только надеюсь, что нам не придется ждать до последней трубы.

– Я понимаю, – кивнул Джордж, – ваша раса вынесла огромные страдания. Но разве вы сами не сказали, что лично вам повезло? Вы родились свободным, и вы свободны всю свою жизнь.

В глазах Брауна внезапно вспыхнул гнев.

– Вы действительно думаете, что это имеет какое-то значение, майор Хазард? Каждый цветной в этой стране порабощен страхом перед белыми и перед тем, как этот страх может повлиять на поведение белых. Вас обманывает то, что мои цепи невидимы. Но они никуда не делись. Я чернокожий. И эта борьба – моя борьба. Каждый крест – мой крест, в Алабаме, или в Чикаго, или прямо здесь.

– Если вы считаете эту страну такой ужасной, – уже чуть раздраженно спросил Джордж, – что мешает вам уехать?

– Мне казалось, я вам объяснил. Надежда на перемены. Мои занятия научили меня тому, что перемены – это одна из немногих постоянных в нашем мире. Ханжеское представление Америки о свободе необходимо было изменить еще с тех пор, как подписали Декларацию, потому что рабство – это зло и никогда ничем другим не было. Когда-то я был настолько наивен, что думал, будто закон покончит с этим, но Дред Скотт доказал, что даже Верховный суд подгнил. Это последнее прибежище деспотизма.

Джордж отказывался сдаваться.

– Я допускаю, что почти все, что вы говорите, – правда, Браун. Кроме того, что американская свобода лицемерна. Думаю, вы преувеличиваете.

– Не соглашусь с вами. Но впрочем… – обезоруживающая улыбка Брауна вмиг разрушила возникшее между ними напряжение, – считайте это одной из немногих привилегий моего цвета.

– Значит, вас удерживает здесь только надежда на перемены… – заговорила Констанция.

– И еще ответственность. Прежде всего меня удерживают здесь дети.

– А, так вы женаты?

– Нет, не женат.

– Тогда чьи…

Призыв Кейт Чейз перебил их. Доктор Делани согласился кое-что сказать. Симпатичная дочь министра попросила гостей наполнить свои бокалы и тарелки и устроиться поудобнее.

У стола с закусками, где молодая чернокожая девушка в домашнем фартуке сразу восторженно уставилась на Брауна, Джордж сказал:

– Мне бы хотелось побольше узнать о ваших взглядах. Мы живем сейчас в отеле «Уиллард»…

– Я знаю.

Это заявление ошеломило Констанцию, хотя, похоже, пролетело мимо ушей ее мужа.

– Поужинаете с нами там как-нибудь в ближайшее время?

– Спасибо, майор, но сомневаюсь, что управляющему это понравится. Братья Уилларды – достойные люди, но я все-таки их служащий.

– Вы… кто?

– Я носильщик в отеле «Уиллард». Это лучшая работа, которую я смог здесь найти. Я не хочу работать на армию. Армия в эти дни создает как бы свой собственный институт рабства, нанимая наш народ горбатиться на кухне, рубить дрова, таскать тяжести и разносить депеши за мизерное жалованье. Мы годимся для того, чтобы копать выгребные ямы, но недостаточно хороши для того, чтобы сражаться. Поэтому я и стал носильщиком в отеле.

– «Уиллард»… – пробормотал Джордж. – Я просто ошарашен. Мы когда-нибудь встречались в вестибюле или в коридорах?

Браун подвел их к стульям:

– Конечно. Десятки раз. Вы могли на меня смотреть, но никогда меня не видели. Это еще одна привилегия цветных. Не желаете присесть, миссис Хазард?

Чуть позже, признав правоту Брауна, Джордж начал было извиняться, но высокий негр только с улыбкой отмахнулся и пожал плечами. Потом у них не было возможности поговорить. Однако Констанции все же очень хотелось узнать, о каких детях говорил их новый знакомый. На следующий день в отеле она долго искала его и наконец нашла – он выносил мусор и опорожнял песочные урны, набитые окурками сигар. Не обращая внимания на недоуменные взгляды публики в вестибюле, она попросила Брауна объяснить, о ком он говорил.