Александр Прозоров - Судьба княгини

Три сотни идущих стремя к стремени бояр, одетых в прочное сверкающее железо, на тяжелых, породистых и хорошо откормленных скакунах, с низко опущенными копьями стали разгоняться для таранного удара – и уцелевшие после залпа степняки, хорошо знающие, во что превращает любого вставшего на пути врага даже обычный скачущий табун, предпочли со всех ног метнуться в стороны, открывая дорогу кованой лавине.

Главные татарские силы, почти окружившие русскую дружину и теперь прижимающие ее к лесу, – почуяли неладное, слегка отступили, прислушиваясь и вглядываясь в дым. Напор ослаб, оставшиеся без всадников скакуны, пользуясь возможностью, стали разбегаться в стороны, а бояре – пробиваться между ними вперед, пытаясь сблизиться с ворогом хотя бы на расстояние копейного укола.

И вот тут вдруг из густых белых клубов на поле брани стала вылетать на рысях ряд за рядом русская конница. Бояре в сверкающих мертвыми ухмылками железных масках склонялись к гривам коней, вытягивали вперед похожие на маленькие мечи наконечники рогатин и подгоняли, подгоняли оскалившихся и хрипящих, покрытых розовой пеной лошадей.

Несколько мгновений тяжелого мерного топота – и кованая рать врезалась в задние ряды окруживших главную дружину татар, протыкая беззащитные спины и опрокидывая легких лошадок, чтобы тут же пронзать, рубить и опрокидывать следующих врагов.

– Москва! Москва! – Окруженные бояре и сами дали шпоры скакунам, расталкивая перепуганных бесхозных лошадок, пробиваясь вперед и тоже рубя, коля, оглушая.

И разбойники не выдержали, попятились, стали разворачиваться и уноситься прочь, растворяясь между деревьями сухого и редколесного соснового бора.

Плевать на добычу! Мертвым меха не нужны. Коли жив останешься – завсегда новое барахло награбить можно… Так что выноси, кобылка верная, спасай, вывози! Ныне главное – оторваться. А опосля к родному кочевью как-нибудь выберемся…

Когда щит наконец-то перестали топтать, Юрий Дмитриевич отпихнул его в сторону, вытянул ноги из-под какой-то горячей туши, столкнул обмякшее человеческое тело, липкое от парной крови, поднялся на ноги, задрал личину, вглядываясь в пыльную свалку впереди.

Там, судя по всему, изрядную часть татарской шайки дружина прижала к обозу и теперь успешно добивала. Разбойники и хотели бы сбежать – но по плотно забитой телегами дороге разве токмо поодиночке можно пробраться, да и то без спешки. Даже возничие, прыгая с облучков, предпочитали искать спасения в топком, но непролазном осиннике, а не по дороге драпать. Меж повозок, рыдванов и кибиток быстро не побегаешь.

– Кажется, победили, – сделал спокойный вывод опытный воевода. Затем наклонился, всмотрелся под ноги. Взял за сапог степняка в шапке с торчащей стрелой, оттащил в сторону, передвинул на пару шагов другого. Присел, ласково погладив по морде скакуна: – Ты как, Чалый? Живой?

Лошадь жалобно заржала.

– Потерпи, милый, потерпи. Нас сегодня не кололи, не рубили. Может, и обойдется…

Звенигородский князь выпрямился во весь рост, и сверкнувшая на солнце позолота наконец привлекла внимание. Сразу с нескольких направлений к воеводе поскакали бояре, стали спешиваться:

– Ты жив, Юрий Дмитриевич?! Ты цел, княже? Не ранен?

– Помогите коня освободить, – снова наклонился воевода.

В несколько рук люди смогли сдвинуть одну мертвую тушу, приподнять другую – и княжеский скакун, опять громко заржав, неуклюже встал на ноги. Замер, дрожа и фыркая.

– Молодец, Чалый, – ткнулся лицом ему в морду Юрий Дмитриевич. – Все хорошо, все в порядке. Ноги на месте, голова на месте, шея на месте. Ран на тебе нет, кровь чужая.

– Тут еще кто-то стонет! – Дружинники перевернули тело в панцирной кольчуге.

Боровский холоп, издав странный хриплый звук, уставился в небо мертвыми глазами. И судя по проломленно груди, подавать признаков жизни он никак не мог.

– Там где-то новик должен быть! – спохватился воевода. – Ищите, други, служивые за него дрались! Сын князя Ярослава! Проклятье, это ведь его первая стычка…

Съехавшиеся бояре стали осматриваться внимательнее, холопы – передвигать тела и заглядывать под конские туши.

– Здесь! – неожиданно закричал воин, стоявший на коленях возле мертвого пегого коня. – Здесь кто-то лежит! Его тут, бедолагу, наполовину в землю вдавило…

Пегую лошадь поспешно оттащили, переложили княжича на чистое место, сняли шлем, наскоро осмотрели.

– Кольчуга на боку порвана, но крови нет, – поднял голову нашедший мальчишку холоп. – В остальном вроде цел. Токмо оглушило, вестимо. Да потоптало изрядно.

– Новичкам везет, – ответил Юрий Дмитриевич, присел рядом с княжичем, легонько похлопал по щекам. – Ну же, мальчишка, дыши!

Новик вдруг закашлялся, протяжно застонал, открыл голубые глаза. Осторожно спросил:

– Где я?

– Покамест в мире земном, – тихонько щелкнул его по носу воевода. – Хотя отчаянно пытался его покинуть. Больше так не поступай. Дружина сражается в строю, как одно целое. И в сем ее главная сила! Одиночки в бою не выживают.

– Прости, княже… – сглотнул мальчишка.

– Зато ты показал себя достойным внуком Владимира Храброго, – сжалившись, похвалил его Юрий Дмитриевич. – Отваги тебе не занимать. Нужно будет запомнить твое имя, Василий, сын Ярослава. Такие воины нашей земле нужны. – И воевода подмигнул мальчишке: – Ну так как, княже? Понравился тебе первый урок ратного дела?

– Не знаю… – неуверенно ответил новик.

– Ничего, научим, – распрямился князь и протянул ему руку, помогая подняться. – Это только первый блин комом. Потом приноровишься.

26 октября 1424 года

Москва, Кремль

О возвращении дружины гонцы донесли заблаговременно, за несколько дней до появления ратных полков на Ногайском тракте. Посему холодная белокаменная столица великой Руси успела хорошо подготовиться к чествованию победителей. Горожане расчистили улицы, убрав с них впустую стоящие возки, охапки завезенной для хозяйственных нужд соломы и груды вываленных дров, наскоро подновили стены, тыны и ворота, покрасили их – или хотя бы украсили венками из еловых веток, последними осенними цветами, ярко вышитыми полотенцами либо просто красивыми цветными тканями.

Красны девицы приоделись в нарядные сарафаны, охабни и душегрейки, достали из сундуков набитные индийские и пуховые вологодские платки, подвесили сверкающие эмалями и золотом височные кольца, серьги с драгоценными самоцветами, застегнули на шеях жемчужные ожерелья и монисты из серебряных арабских дирхемов. Мужчины накинули на плечи подбитые дорогими мехами красные, коричневые и синие суконные плащи, опоясались ремнями с изящными накладками из серебра, кости и янтаря, с поясными сумками, проклепанными золотыми бляшками. И все запаслись кто просом и ячменем, кто цветами.