Максим Валерий - Достопамятные деяния и изречения

2.21. В храбрости им ничуть не уступил Квинт Окций, прозванный Ахиллесом, поскольку его отвага не поддается никакому описанию. Хотя я не знаю подробности других его подвигов, но два деяния, о которых я собираюсь поведать, уже достаточны для того, чтобы показать, каким великим воином он был. Он прибыл в Испанию в качестве легата к консулу Квинту Метеллу и сражался под его началом в войне с кельтиберами. Когда он узнал, что его вызвал на смертельный поединок какой-то молодой воин из этого народа, то покинул свой обеденный столик и приказал, чтобы его оружие и доспехи были отнесены за вал и чтобы к нему тайно подвели коня на случай, если вмешается Метелл. А горделиво скачущего кельтибера он поразил насмерть, снял с него доспехи и ко всеобщей радости доставил их в лагерь. Вновь вызванный на бой неким Пиресом, выделявшимся из всех кельтиберов знатностью и храбростью, он заставил его сдаться. И этот юный враг с горячим сердцем не краснея отдал Окцию свой меч и плащ на глазах и того, и другого войска. И он даже умолил, чтобы между ними был заключен союз гостеприимства после установления мира между римлянами и кельтиберами. [194]

2.22. Нельзя обойти молчанием Ацилия, солдата десятого легиона, который сражался на стороне Цезаря в морской битве. Он держал за борт массилийский корабль правой рукой, но ее оторвало; тогда он схватился за корму левой рукой и держался до тех пор, пока захваченное судно не затонуло. Его подвиг не сделался широко известным, как того заслуживал. Но расточительная на слова в своих песнопениях Греция сохранила в литературе на вечные времена память о Кинегире Афинском, выказавшем подобную же храбрость в сражении с врагами. [195]

2.23. Морской славе Ацилия последовал на суше центурион Марк Цезий Сцева под командованием того же полководца. Он сражался перед лагерем, которым командовал. В это время Юстулей, префект Гнея Помпея с большим числом воинов стремился овладеть этой позицией. Сцева разил всех, кто приближался, бился, не отступая ни на шаг от созданной им груды трупов. Он был ранен в голову, плечо и бедро, потерял глаз, его щит был пробит в ста двадцати местах. Таковой была воинская дисциплина в лагере божественного Юлия.

Я не знаю, Сцевий, в какой части мира найду я большее восхищение твоим непобедимым духом, потому что твоя выдающаяся храбрость не позволяет ответить на вопрос, где ты сражался яростнее: на море или на суше. В войне Гай Цезарь не ограничил свои деяния только берегами Океана, но и наложил небесную длань на Британские острова. И вот там на корабле ты с четырьмя товарищами был выброшен на скалу вблизи от острова, который позднее осадили скопища противников. Когда отлив сделал пространство между скалой и островом приемлемым для прохода, туда устремилась орда врагов. Прочие римляне возвратились на корабле на берег, а ты один, не отступая, держал оборону. Со всех сторон летели копья, яростно наседали враги, чтобы захватить тебя, а ты за один день поразил дротиками такое число противников, какого хватило бы на пятерых. В конце концов ты выхватил меч и стал разить храбрейших твоих врагов, то отталкивая их щитом, то пронзая лезвием, что стало немыслимым зрелищем как в глазах римлян, так и британцев. А потом, когда гнев и стыд их сломили, ты с пронзенным бедром, с рассеченным тяжелым камнем лицом, с раздробленным шлемом, с продырявленным во многих местах щитом бросился в пучину. Отягощенный двумя панцирями, ты выбрался из волн, красных от вражеской крови. Когда же ты предстал перед своим полководцем с сохраненным, хотя и сильно изношенным щитом, ты, достойный похвалы, попросил прощения, будучи великим в сражении, но еще более великим в соблюдении воинской дисциплины. И величайший ценитель доблести отметил твои деяния и твои слова, достойные чести центуриона. [196]

2.24. Касательно воинских подвигов будет уместным завершить наше изложение римских примеров рассказом о Луции Сикции Дентате. Его деяния и почести выходят за рамки вероятного и не подтверждаются надежными свидетельствами, в том числе и Марком Варроном. Говорят, Сикций участвовал в ста двадцати сражениях, проявив такую твердость духа и тела, что более чем в половине случаев обеспечивал победу. Он снял с врагов тридцать шесть доспехов, восьмерых противников поразил в единоборствах на глазах своего и чужого войска. Он вырвал из лап смерти четырнадцать соотечественников, получил в грудь сорок пять ран, но сохранил в целости спину. Девять раз он следовал за триумфальной колесницей полководцев, обращая внимание всех людей на свои многочисленные награды: восемь золотых венков, четырнадцать гражданских, три за взятие крепостных стен, один за осаду. И еще восемьдесят три цепочки, сто шестьдесят браслетов, восемнадцать копий, двадцать пять фалер, словом, украшений одного этого воина хватило бы на легион. [197]

Древнеримская фалера

Серебро

I–II век.

Региональный Исторический музей, Стара-Загора, Болгария

В Калах смешалась ко всеобщему удивлению кровь множества тел. В этом городе Фульвий Флакк задумал покарать кампанцев за измену, для чего приказал обезглавить лидеров общины прямо перед трибуналом. Но тут ему доставили письмо от сената с требованием положить этому конец. К страдающим добровольно пробился кампанец Тит Юбеллий Таврея и громко закричал: «Фульвий, если ты так жаждешь нашей крови, почему же ты и меня не обезглавишь секирой, чтобы потом похваляться, как по твоему приказу был умерщвлен более мужественный человек, нежели ты?» Тогда Фульвий сказал, что охотно сделал бы это, если бы его не остановило решение сената. Кампанец ответил: «Но у меня нет указания отцов-сенаторов, а потому смотри на деяние, любезное твоим глазам и слишком величественное для твоей души». А потом, умертвив свою жену и детей, сам пал на меч. И как же нам оценить этого человека, который предпочел выставить напоказ жестокость Фульвия вместо того, чтобы воспользоваться прощением сената? [198]

А вот какой горячий дух был у Дария. Когда он освободил персов от грязной и жестокой тирании магов, то одного из них, приведенного из потайного места, он припечатал весом собственного тела. Его напарник в этом славном деле ошибся и вместо того, чтобы поразить мага, ранил самого Дария. Тогда тот сказал: «Не стоит так нагло пользоваться мечом без моего соизволения, а то ведь убьешь нас обоих до того, как он умрет».

И здесь на ум приходит знаменитый спартанец Леонид, ибо нет ничего отважнее его решения, его действия, его смерти. Всего с тремястами соотечественников он сразился при Фермопилах [199] с целой Азией, а Ксеркса, обнаглевшего на суше и на море и страшного не только для людей, но для самого Нептуна, которого он чуть ли не сковал цепями и не затмил небо, безудержной храбростью своей лишил последней надежды. И только предательство и подлость местных жителей вытеснили его с его оплота. Иначе говоря, он предпочел умереть в борьбе, нежели уступить место, назначенное ему его родиной, и вот какими горделивыми словами сопроводил он своих воинов в сражение, где им предстояло умереть: «Давайте позавтракаем здесь, друзья, обедать будем в подземном царстве». Смерть была заранее провозглашена: лакедемоняне повиновались ему, ибо знали, что победа обещана.