Гелиодор - Эфиопика

– О исполненная всяких поворотов и непостоянная изменчивость человеческой участи! В какой водоворот бедствий тебе заблагорассудилось ввергнуть меня, как, впрочем, часто бывает и со многими другими людьми. Ты лишила меня моего рода и отчего дома, изгнала из отечества и родного города, прочь от тех, кто мне дорог; забросила в Египетскую землю, не говоря уж о многом, что случилось до того. Предала затем разбойникам-волопасам, хотя и подала некую малую добрую надежду, дав случай встретиться с людьми, также несчастными, но зато эллинами, с которыми я надеялся прожить остаток жизни. Но и этого утешения, как видно, ты меня лишаешь.

Куда мне обратиться? Как мне поступить? Оставить Хариклею, когда она еще не нашла Теагена? Но это жестоко, о мать-земля, и нечестиво. Или мне следует отправиться вместе с нею на поиски? Если бы вероятно было, что мы его найдем, труд сделала бы прекрасным надежда на удачу. Но если неведомо будущее и еще более велики затруднения, то неизвестно, где еще окончатся мои скитания. Не попросить ли мне прощения у вас и у богов дружбы и не обратить ли теперь свои мысли к возвращению в отечество и к своему роду? Мне сдается, что боги к добру предоставили мне этот случай: Навсикл, как он говорит, собирается отправиться в Элладу; если за это время что-нибудь и случилось с моим отцом, дом мой пусть не останется совсем без наследника, покинутым. Если даже мне придется нищенствовать, все же есть смысл, чтобы в моем лице спасся хоть один отпрыск нашего рода.

Но, Хариклея, к тебе главным образом обращаю я свою оправдательную речь, молю о снисхождении и прошу тебя: прости мне. Я провожу тебя до волопасов, упрошу Навсикла немного повременить, если он даже и очень торопится. Быть может, я и вручу тебя самому Теагену, окажусь хорошим стражем того, что мне было доверено, и мы расстанемся в доброй надежде на будущее и с чистою совестью.

Но если мы потерпим неудачу, – да не случится этого! – я достоин извинения. Я и тогда не оставлю тебя одну, но приставлю к тебе этого хорошего стража и отца – Каласирида.

Хариклея уже по многим признакам подозревала, что Кнемон увлечен дочерью Навсикла, так как влюбленные остро подмечают охваченных тем же чувством. Она понимала из слов Навсикла, что ему приятен будет такой брак, что он давно его подготовляет и старается привлечь к себе Кнемона всякими способами. Хариклея считала неподобающим и внушающим подозрения, чтобы Кнемон сопутствовал ей в остальной части пути, поэтому сказала:

– Как тебе угодно. За твое доброе расположение и за все то хорошее, что ты сделал для нас раньше, я благодарна и признательна тебе. Впрочем, совсем нет необходимости, чтобы ты заботился о наших делах и против желания подвергался опасностям, разделяя чужую судьбу. Отправляйся в свои Афины к своему роду и дому, но ни в коем случае не упускай Навсикла и выпавшего через него на твою долю, как ты сказал, удобного случая. Я же и Каласирид будем бороться против всяких препятствий, пока не найдем конца нашим странствованиям. Если нам не поможет никто из людей, мы верим, что боги будут нашими спутниками!

Подхватывая ее слова, Навсикл сказал:

– Да исполнится желание Хариклеи. И боги да будут ей спутниками, как она просит. Обладая такой отважной решимостью и благородной рассудительностью, да найдет она своих близких!

Ты же, Кнемон, не горюй, если не можешь отвезти Тисбу в Афины, так как именно я являюсь виновником ее похищения и из Афин исчезновения. Купец из Навкратиса, любовник Тисбы, – это я. И не оплакивай свою бедность, собираясь уже нищенствовать. Если бы показалось тебе желательным так же, как и мне, ты мог бы владеть большими богатствами и вернуть себе свой дом и отчизну, поехав со мной. Если ты хочешь жениться, я выдам за тебя вот эту дочь мою Навсиклею, а в придачу возьми очень большое приданое, считая, что я и от тебя получил многое с тех пор, как узнал твой род, дом и твое племя.

Услышав это, Кнемон ни на мгновение не задумался: что давно было его мечтою и желанием, но чего он не ожидал, это он вдруг получил паче чаяния и неожиданно. Кнемон воскликнул:

– Все, что ты возвещаешь, я принимаю с радостью.

При этом он протянул руку, Навсикл вручил ему свою дочь и обручил их и, велев домашним петь брачные песни, он сам одним из первых начал плясать, неожиданно превратив пир в свадебное торжество. Все стали водить хороводы, петь не возвещенные заранее брачные песни перед опочивальней, и свадебный факел освещал дом всю ночь.

Хариклея одна, удалившись от остальных, пошла в свой обычный покой. Заперев для безопасности двери, она в уверенности, что ей никто не помешает, охваченная каким-то исступлением, совершенно распустила волосы и, разорвав одежды, воскликнула:

– Давайте и мы заведем хоровод поразившему нас божеству, согласно его обычаю! [132]Пением будет плач, а вопли будут пляскою. Темнота пусть мне вторит, а ночь беспросветная пусть руководит действом, – вот я разбиваю этот светильник об пол. Какой свадебный чертог божество нам воздвигло? какой брачный покой оно нам приготовило? Чертог скрывает меня одинокую, безбрачную, вдовую по Теагену, который, увы, лишь по имени был женихом моим.

Кнемон женится, Теаген же скитается, к тому же он пленник и, может быть, в оковах. Впрочем, это было бы еще ничего, лишь бы он спасся. Навсиклея справляет свадьбу и разлучена со мною, – вчера еще моя соложница, – Хариклея же одинока и пустынножительница.

Не из-за них мои упреки, о судьба и боги, пусть свершается все согласно их желанию, но из-за нас: ведь вы не даете нам того же, что им. Вы так до бесконечности затягиваете действо о нас, что оно заглушает всякую другую сцену. Но что это я так не вовремя порицаю богов? Пусть и впредь все совершается по их воле. Но, Теаген, единственная моя сладкая забота: если ты умер и я в этом удостоверюсь (да не узнаю я этого никогда!), то не замедлю соединиться с тобой.

Ныне же приношу тебе эту жертву, – при этом Хариклея стала рвать на себе волосы и бросать их на постель, – и совершаю вот это возлияние из милых тебе очей, – и тотчас же одеяло стало влажным от слез.

Но если ты у меня спасся – как это было бы прекрасно, – то тогда скорей сюда, отдохни вместе со мною, друг, явись хоть в сновидении. Но и тогда пощади, добрый мой, сохрани мою девственность до законного брака. Вот я уже обнимаю тебя, думаю, ты здесь, я тебя вижу!

С этими словами Хариклея быстро бросилась на ложе ничком и, прижавшись к нему, стала обнимать его, рыдая и глубоко вздыхая. Наконец от чрезмерного горя она лишилась чувств, и мрак, охвативший ее рассудок, незаметно обратился в сон, не покидавший ее до позднего утра.

Каласирид уже начал удивляться и, не видя ее в обычное время, стал искать. Придя к ее покою, он сильно постучал в двери и, громко позвав по имени, разбудил Хариклею. Она, испугавшись внезапного зова, направилась к дверям в том виде, в каком была застигнута, и, отодвинув засов, открыла старику. А он, увидев ее волосы в беспорядке, хитон, разорванный на груди, опухшие глаза, говорившие о безумстве перед сном, понял, в чем дело. Подведя ее тотчас же к постели и усадив, он накинул ей плащ. И, приведя ее в подобающий вид, Каласирид сказал: