Гай Транквилл - Жизнь двенадцати цезарей

Но и тот кодекс, который заключал в себе первую половину произведения Светония, известный под именем Codex Henochianus, пропал. Он не был свободен от ошибок, все же его потеря была бы неоценима, если бы с него не сняли нескольких копий. Этих копий пятнадцать, и все они относятся к XV веку. Самый старый и лучший кодекс – лейденский – писан в 1460 году, кажется, в Неаполе, новейший берлинский – семнадцатью годами позже. Большинством кодексов владеет Италия. Несмотря на то что все списаны с первоисточника, они полны разночтений.

Первое издание отрывков книги De viris illustribus вышло в четвертку неизвестно где и когда, но, по-видимому, в Венеции, – около 1472 года. Второе издание относится к 1474 году и напечатано в Венеции, третье – лучшее из старых – во Флоренции, в 1478 году, тоже в четвертку. Эти три старых издания составляют величайшую библиографическую редкость. В тексте каждого есть разночтения, и все кончаются на слове cibo, как и новейшие издания. В 1508 году напечатал свое издание знаменитый Альд. Оно основано на сличении предыдущих рецензий, но в критике текста представляет значительный шаг вперед.

Другие сочинения нашего историка: 1) О греческих играх, со значительными отрывками; 2) О римских театрах и играх, в двух книгах, известных в выдержках; 3) О римском годе, утерянное, за исключением нескольких строк; 4) О «Государстве» Цицерона, сочинение, не дошедшее до нас, но, кажется, написанное в защиту Цицерона от нападок известного грамматика Дидима; 5) О названиях и значении обуви и платья; 6) О зловещих и благоприятных выражениях и их происхождении; 7) О римских законах и нравах; 8) О знаках, употребляемых в рукописях; 9) Исторический труд о последних годах республики, неизвестный по заглавию, но, судя по отрывкам, отличный от «Жизни двенадцати цезарей»; 10) Родословная римских дворянских фамилий; 11) О знаменитых куртизанках; 12) О телесных недостатках; 13) Об установлении придворных должностей; 14) О царях, в трех книгах; 15) Смесь (De rebus variis) и 16) Книга, известная под названием Prata, или Pratum, сочинение смешанного характера, с большими отрывками. Некоторые приписывают Светонию, вместо Тацита, «Разговор об ораторах».

Все эти сочинения погибли. Фрагменты изданы в первый раз знаменитым Исааком Казавбоном, в Женеве, в 1595 году, вместе с биографиями цезарей, и в исправленном и дополненном виде в Париже в 1610 году.

Об утрате исторических трудов Светония не приходится особенно жалеть, так как они были весьма посредственны.

К тому же его произведения, например «О царях», преследовали столь же исторические, сколько археологические цели.

Зато мы можем благодарить судьбу, что до нас дошло самое известное произведение Светония, его биографии двенадцати цезарей.

Для того чтобы верно понять это произведение, его необходимо рассмотреть с двух сторон, во-первых, со стороны необыкновенного богатства подробностями и анекдотами, важными для истории нравов римского мира вообще, во-вторых, с литературной точки зрения, не вдаваясь в преувеличенные похвалы, – столь обычные еще недавно потому только, что Светоний принадлежит к числу классических авторов.

Как писатель, Светоний обладает всеми качествами, которые так драгоценны для историка и которые не всегда бывают соединены в одном и том же лице. У него есть необыкновенная точность и неутомимое прилежание в деле разыскивания деталей и изучения источников, горячая любовь к правде, добросовестность и беспристрастие, замечательное знание литературы, истории, нравов, обычаев, государственного устройства, законов и религии своего народа. К тому же его карьера сложилась весьма выгодно для его труда. Должность императорского секретаря была, правда, довольно трудная, тем не менее не требовала опытности в политике, вследствие чего ее занимали обыкновенно литераторы. Известно, что Август предлагал ее Горацию. На первый план выдвигалась стилистическая подготовка. Через руки императорского секретаря проходили ноты иностранных послов, причем он же отвечал на них. Его не могли миновать апелляции и запросы высших правительственных лиц и губернаторов. Он же был обязан сочинять ответы им и, кроме того, вести личную корреспонденцию императора. Светоний мог близко познакомиться со всеми архивами и государственными бумагами, по всей вероятности, даже с самыми запретными, никому до того не известными, например с письмами Цезаря и Августа или стихотворениями Нерона – и, конечно, не останавливался ни перед чем, чтобы добыть нужные для него документы. Прибавьте к этому его писательский талант, его простой и ясный слог, далекий от какого-либо парения и пафоса, но чуждый всякого риторического преувеличения.

К сожалению, при всех этих положительных качествах, без которых немыслим историк или, в крайнем случае, монографист, у него недостает одного – силы творчества. Впрочем, не одной только ее. У него не только нет искры творческого элемента, благодаря которому исключительно и имеют цену вышеупомянутые качества, – он не чувствует ни малейшего желания обрабатывать собранный им материал хотя бы по тем образцам, которые не раз могла дать ему древняя литература. Вероятно, он даже и не думал об этом. Вот почему его исторические монографии вследствие своеобразной системы их писания стоят особняком. Они резко контрастируют с сочинениями подобного характера, например, знаменитыми «Жизнеописаниями» Плутарха или «Жизнью Агриколы» Тацита.

С этой стороны Светоний оригинален. У него не было предшественников. В старинной исторической или биографической литературе не было таких трудов, которые он мог бы положить в основу своего сочинения. Он интересуется преимущественно частной и интимной жизнью цезарей; но анналы, куда он мог бы обратиться как к первоисточнику, посвящены главным образом рассказам о событиях политического характера. Труды Тацита и Диона Кассия доказывают всю бедность фактами из частной жизни императоров. На основании их нельзя написать биографий подобных Светониевым. Но оригинальность Светония, в связи с своеобразной обработкой им своего материала, и составляет один из крупнейших недостатков его произведения.

Она делает из него собирателя анекдотов, ходивших в обществе, – анекдотьера, как метко называет его Лагарп, литературных и иных пасквилей, ученого, который, запершись в своем кабинете, знает многое и мог бы знать все, но для которого в его жаркой любознательности, граничащей с педантизмом, все составляют частности, а целое ничто. Причина – незнание им жизни. Не без основания древность отказывает ему в месте в одном ряду с Титом Ливием, Саллюстием и Тацитом.

Нельзя не согласиться с мнением, что он был бы неоцененным литературным помощником для какого-нибудь римского историка более ранней эпохи, например для Саллюстия, Азиния Поллиона, Мессалы Корвина или даже Цезаря, которые обращались к историческим занятиям после жизни деятельной и богатой фактами. Занятия историей были тогда еще привилегией лиц высокого общественного положения. Эти римские аристократы когда-то исполняли обязанности консулов, командовали войсками, управляли провинциями, которые были значительно обширнее, нежели многие из современных государств, и управляли почти неограниченно. Прежде чем браться за перо, описывать исторические события и давать характеристику исторических лиц, они жили жизнью своего народа, совершая исторические подвиги. Ученый материал для их труда им доставляли отчасти их помощники, научные же деятели. В отношении Саллюстия и Азиния Поллиона эту роль исполняет один из ученейших грамматиков своего времени, Луций Атей Протекстат, заслуженно называвший себя Philologus, в отношении Цезаря – Гирций. А каковы были количественно материалы, находившиеся в распоряжении этих лиц, доказывает пример того же Капитона. В течение своей долгой жизни трудолюбивый ученый, бывший отпущенник и даже не римлянин, а грек по происхождению, собрал, по словам того же Светония [15] De grammaticis. 10. , не менее восьмисот томов заслуживавших внимания материалов для работ Саллюстия и Азиния Поллиона!