Сергей Быльцов - Геракл

Однако мудрый Филирид учить-то учил, но чему научил Геракла никому не известно. Он никогда не был ни настоящим философом, ни целителем, ни астрономом и не преуспел ни в каких других науках. Находясь у киферонских пастухов, Алкид научился животных пасти и мастерски их свежевать, ну и кое-чему другому, ведь к ним он попал уже в 14 лет.

К владельцам шалашей, сделанных пастухами удобно и прочно, каждую ночь приходили их подруги, словно нимфы-невесты юные и веселые. Деметра златая Владычица вскормила их сыром овечьим, плодами и хлебом, сладостным красным вином и медовыми сотами. Фиалковенчанная Афродита овеяла лица их красотой и улыбками милыми, волоокая Гера этих дев одарила умом, Артемида – стройностью стана, Паллада Афина их обучила искусству во всяческих женских работах.

В отдаленье от прочих по ночам в своем шалаше пребывал одиноко Алкид, от богов, кроме силы, еще особую мужественную красоту получивший. Несмотря на мощные плечи и широкую грудь, у юного пастуха была тонкая талия, густые кудрявые русые волосы на небольшой голове и такая же еще ни разу не бритая бородка на румяных щеках, – все признаки прелестнейшей юности. Если бы не сильно выступавшая нижняя часть лба с надбровными дугами, пятнадцатилетнего Алкида можно было бы счесть настоящим красавцем. Но этот лоб, тяжело нависавший над голубыми глазами, пока не портил его лица, а лишь делал его несколько старше, придавая ему вечно озабоченный и упрямый вид.

Никто из смертных не говорит о том, как Алкид стал настоящим мужчиной. Лишь Музы, дочери Зевса, обитающие то на Олимпе, то на горе Геликоне хором сладкоголосым дружно поют, как Геракл, неутомимый всегда в делах Афродиты, первый раз стал мужчиной и как звали его первую девушку.

В один из теплых летних вечеров по своему шалашу Алкид, как всегда, перед сном одиноко ходил взад-вперед, мелодию на кифаре самую простую бряцая (так и не научился он ни петь, ни играть хорошо) и уж собирался, как обычно, перед сном сразиться рукой с Афродитой. Он всегда сражался с богиней любви только левой рукой, ибо она ближе к сердцу; в ней больше нежности и упоения, чем в мощной напарнице правой.

Вдруг возникла внезапно перед ним стройная дева, одна из тех, что к взрослым пастухам по ночам приходили. Дева была среднего роста с талией тонкой и грудью небольшой, но высокой. У нее были чудесные пышные волосы, украшенные венком из благоухавших свежих цветов. Под пеплосом тонким, полупрозрачным, ярко блистали на молодом теле упругом витые запястья из бронзы и пряжки. На смуглой шее точеной длинное ожерелье из зерен янтарных свисало, опускаясь в ложбинку между выпуклых, как кидонские яблоки, белых грудей.

Непонятное волнение вдруг овладело Алкидом, и он, опасливо глядя на деву из-под тяжелых низких бровей, слова такие начал ей лепетать, впервые в жизни, слегка заикаясь:

– Радуйся, дева, в мое лесное жилище входящая!.. Кто бы ты ни была, но ты похожа на одну из пышноволосых блестящих Харит, что бессмертным жизнь делают радостной и веселой… Или ты прелестная нимфа – невеста – из тех, что населяют тенистые рощи лесистого Киферона и в хороводах прекрасных пляшут вместе с буйными богами лесными сатирами?.. Если ты Артемида, то, где же твой изящно изогнутый серебряный лук, который сделал колченогий кузнец, отложив в сторону Посейдоновы ясли?.. Нет! Больше всего ты на милоулыбчивую Афродиту похожа, которая, как и ты к пастушьим пришла шалашам и там Анхиса нашла и потом от него знаменитого героя Энея родила.

Алкид тут весь покрылся густым румянцем, но, недовольно тряхнув головой, постарался со смущением справиться и быстро воскликнул:

– Я для тебя на этом высоком холме, отовсюду открытом для взоров, жертвенник пышный воздвигну и буду на нем обильные жертвы тебе приносить.

Должно быть прав был Еврипид, когда сказал, что поэтом Эрот делает даже того, кто от природы чужд Музам – так витиевато Алкид никогда еще к деве не обращался. Дева же, бойко стреляя в Алкида лукавыми черными с искринкой глазами, живо ответила:

– Радуйся, юный Алкид! Из пастухов всех наиславнейший! Нравится мне, что меня приравнял ты к бессмертным, но никакая не нимфа я, не Харита, и тем более не богиня прекрасная самая, я дева простая. Женщина родила меня, и я грудь ее сосала в младенчестве, и потому смерти подвержена я. А зовут меня все Ианта, что значит лиловый цветочек. Я подружка одного из твоих товарищей – пастухов. Милый мой весь день много трудился, а вечером напился вина медосладкого и сейчас спит, как убитый, а лиловый цветочек только распустился, и спать не хочет совсем – очень уж вечер хорош. Вот почему в твой открытый шалаш без приглашения я вошла.

Во входное отверстие шалаша проникали серебристые лучи царицы ночи, дарящей мягкий свет, с рожками бычьими Месяцем, бесцельно бродящим в ночи небожителем вечным. Стояла звенящая тишина. В радость Луне тишина и покой, невыразимой прелестью блещет высоко в небе она, носящая дивные рожки, ночи чарующее украшенье, в пеплосе тонком медленно кружит она, межзвездная дева.

Алкиду казалось, что, неслышно ниспадая на землю, лучи глядевшей сверху бледной Селены сплетались между собой в дивные причудливые узоры, придавая теплой летней ночи приятную таинственность и волшебное очарование, от которого его замирающее сердце сладко томилось.

Видно, не хотела Ианта в такую чудесную ночь время зря тратить и, взор нескромный потупив игриво, взяла она Алкида за руку и повлекла к его одинокой постели. Рядом воссели они на прекрасно устроенном ложе из мягких шкур, убитых Алкидом пушистых зверей. Почувствовав прижимающееся к нему податливое упругое женское тело, юноша дернулся и слегка отстранился.

Молодая женщина от приятелей знала, что могучий телом Алкид еще девственник, воюющий с Афродитой рукой, и это ее ничуть не смущало. Она глядела в упор на него своими искрящимися от бесстыдного желания глазами и призывно улыбалась. Эрот источал нежную страсть из ее глаз, пробуждая сладостное упоение в душе юноши, и ее улыбка передавалась ему. Ианта распустила собранные на затылке в узел пышные волосы и медленно начала украшенья блестящие с тела снимать – пряжки, застежки, витые запястья для рук и ожерелье. Пояс потом распустила и сиявшую в ласковом лунном свете одежду с загорелого гибкого тела своего совлекла и кинула небрежно на теплую многодарную землю, кормилицу многих.

Алкид, как завороженный на Ианту глядел, на ее бесподобно красивые руки с браслетами, точеную шею и плечи, вьющиеся локоны, молодое лицо и полные тайны глаза, с которыми он старался взглядом не встретиться. Он тихо млел от охватившего желания сладкого, а когда увидел перед собой совсем обнаженную деву, затрепетавшее сердце его чуть не выскочило из груди и зашлось от вытягивающего душу восторга. Он поводил глазами вокруг, без конца то по сторонам озираясь, то всматривался в блистанье волос, поджидая, когда же смуглая шея и белые высокие груди из пышных прядей Ианты нагой засверкают в таинственно – серебристом свете луны. Он залюбовался грудями округлыми так, что у него дух захватило, ибо, нагие, они жгучими стрелами были эротов, направленными прямо ему в дрожащие руки! Как он жаждал сжать эти упругие гладкие полушария крепко руками, вдохнуть дурманящий запах здорового женского тела и прижаться к их розовым бутонам губами. Телом всем ее Алкид восторгался, не смея разглядывать только скрывавший сокровенную тайну женщины темный треугольник кудрявых волос в самом низу живота (тут в сторону пытливый взгляд отводил он стыдливо).