Сергей Быльцов - Геракл

Так закончила свою речь Добродетель и Доблесть Арета. Обе женщины замолчали, вопросительно глядя на юношу.

Алкид долго неподвижно сидел на земле и остервенело всей пятерней крепкий скреб подбородок, обильно покрытый первой бородкой. Наконец, юноша оставил подбородок в покое и, посмотрев в глаза Добродетели, нерешительным голосом молвил:

– Видно еще многого я не понимаю в этой удивительной жизни. Но из твоей речи я понял, что мне за все придется платить: приятелям за прочную дружбу надо будет делать добро, гражданам за почет – приносить пользу, за славу – много и тяжко трудиться для великой Эллады… Если я выберу твою дорогу, Арета, то мне непрерывно придется платить и бороться за все – за честь и свободу свою и других, за справедливость, за жизнь свою и незнакомых мне людей, даже за женщин и пищу… Мне же на этой стезе за тяжкие труды, пропитанные потом и кровью, далеко не всегда люди будут платить даже простой благодарностью, которая для каждого стоит так мало! Но ведь это не справедливо, а справедливость самое главное для людей и богов!

С жаром закончил Алкид, взмахивая обеими руками и с явным неудовольствием глядя на блеклую красавицу по имени Добродетель.

– Справедливость действительно крайне важна для всех разумных существ, но она не самая главная…

– Что же может быть важнее Правды, сильнее Справедливости?

– Важнее Правды Необходимость, сильнее Справедливости Неизбежность. Необходимость одолевает все, только она правит Вселенной. Пред неизбежным склоняются и самые мудрые, и самые сильные.

Юноша помотал головой и ответил Арете:

– Только глупец или безумец добровольно выберет тяжкий труд, лишения и смертельный риск ради незнакомых людей, притом часто без всякой награды…за призрачную славу в конце или после окончания жизни. А я не глупый.

Алкид повернулся к роскошнейшей женщине, когда – либо виденной им, и ей с мечтательной надеждой сказал:

– Да, царствовать, конечно, дело совсем не плохое; скопляются скоро в доме царевом богатства, и властитель в большой чести у народа. Ведь сам Зевс вскормил царей и скипетр, символ могущества, им даровал, и власть, и законы, чтоб царствовали они над другими. Знаю я и на что большое богатство способно. Слыхал от одного пастуха, что на кого прогневается Плутос, того не выручит и сама Афина – Паллада; к кому же он благоволит, тому не страшен и Зевс со всеми его громами и молниями…

Тут Алкид опять помотал головой и, раздумывая, сказал:

– И все же и богатство, и власть, и все те удовольствия, которые они дают, не многого стоят, ибо они не преодолевают самого главного – смерть. Поэтому каждый здравомыслящий эллин богатству и власти предпочтет нетленную славу. И потом все пожелали бы лучше иметь здоровое сильное тело, чем богатеть, золото накопляя.

Тут юный герой начал смеяться громко и не приятно, приговаривая:

– Хе – хе… Я не знаю кого из вас, хе-хе, выбрать…хе-хе…, а выбирать, чувствую, надо…хе-хе. Наверное, надо царский путь все-таки выбрать, ведь царю всегда легко перейти в пастухи иль охотники, а обратный переход ох как не прост… С другой стороны, говорят, чем выше взлетишь – тем больней будет падать… Нет, я не знаю, как мне жить дальше и какую выбрать дорогу. Пусть Мойра за меня сделает выбор.

– Нет! Ты должен сам выбрать свой путь, чтобы потом на Мойру не обижаться!

Хором ответили обе женщины. Говорят, это был самый трудный выбор в жизни Геракла. С тех пор человека, сильно затрудняющегося в выборе между двумя решениями, называют «Гераклом на распутье».

Возлюбленный племянник Геракла Иолай его детям, рассказывал, что дядя, совершивший уже все 12 канонических подвигов, об окончательном выборе жизненного пути ему поведывал много раз потому, что сомневался в его правильности и даже в том, что выбор сделал он, а не Мойра. Поэтому племянник хорошо запомнил такие дядины слова:

– Помню, мой мальчик, что после долгих и мучительных колебаний я все же решился выбрать царский путь, дающий и власть, и богатство, и наслаждения, и самое главное, как мне казалось, – я мог делать все то, что делает обычный пастух иль охотник.

И вот я уж готов был пойти по правой дороге в обнимку с сочной красавицей, желанной такой. …Уж очень она красивой была, не то, что блеклая красотка Арета. Мне было тогда столько лет, сколько тебе сейчас, любимец мой Иолай! И ты вполне понимаешь, что очень хотелось мне, как можно скорее от избавиться от Добродетели и с Наслаждением на львиной шкуре возлечь, чтоб сочетаться с ней жаркой любовью и самой неистовой лаской.

Но все было не так просто потому, что сама Мойра Лахесис незримо присутствовала в выборе мною жизненного пути. Когда я уже открыл было рот, собираясь объявить о своем выборе, в моей голове вдруг замелькали благодарные лица мужчин и восторженные взгляды женщин, радостные глаза детей, всех тех, кто, ликуя, сопровождал меня от городских ворот до царского дворца Феспия. Я вспомнил праздничный пир в свою честь и пенье божественного Анфа и опять ощутил такое жгучее, не передаваемое никакими словами блаженство, которого не испытывал никогда. Но, я подумал, что так будет далеко не всегда, что чаще после очередного сражения за благо людей мне придется в одиночестве бесславно зализывать раны. Да, я тогда уже это предвидел, словно чувствовал кожей. Ведь справедливость не главное в жизни – Арета сама так сказала, и сейчас я с нею согласен. А если справедливости нет, то лучше самому быть царем, чем ему прислуживать в рабстве позорном. И я потянулся к дивной красотке, назвавшей себя Счастьем и Наслаждением.

И тут случилось необъяснимое: моя рука сама вдруг, против моей воли, схватила Добродетель и решительно обняла ее за тонкую талию. Либо Старая Ткачиха, направив мою руку, за меня сделала выбор согласно своим вещим предначертаниям, либо… это сделало мое юное тело, которое в то время ненавидело всякую роскошь, да и не любил я ни подчиняться, ни командовать. Даже сейчас не получается у меня царствовать и добытые земли я все оставляю потомкам… Тогда ж…

Как только я Арету схватил, обе женщины тут же исчезли так же внезапно, как и возникли на двух дорогах развилки, и больше ничего уж изменить я не мог. И вот уж четверть века зверей чудовищных и злых владык я истребляю и никакой награды за это я не имею. Такой вот был у меня выбор жизненного пути странный – как будто не я сделал выбор, а Мойра Лахесис.

На следующий день Геракл, заснувший под утро, необычно поздно проснулся. Светлое солнце главу лучезарную уже начало прятать за острыми верхушками стройных кипарисов, растущих на соседней горе. Он сразу вспомнил ночную развилку и двух необычных женщин на перепутье. Вокруг никого не было, не было и развилки. Он немного посидел, висок подперев кулаком, потом вскочил и с приподнятыми бровями долго озирался вокруг, словно что-то искал. Потом, тряхнув головой, Алкид поспешил к ручью и напившись, бросился в прозрачные воды весело журчащего ручья. Вдоволь наплававшись, юноша долго тер руками лицо, как бы смывая ночное наваждение. Холодная вода взбодрила его, и, утолив голод сливами и орехами, растущими на обочине дороги, он, накинув на плечи шкуру Киферонского льва, легко зашагал по-юношески упруго на свои заливные луга.