Публий Марон - БУКОЛИКИ. ГЕОРГИКИ. ЭНЕИДА

Значит, разгневан певец жестоко жены похищеньем,

Ибо, когда от тебя убегала, чтоб кинуться в реку,

Женщина эта, на смерть обреченная, не увидала

В гуще травы, возле ног, огромной змеи прибережной.

460 Хоры сверстниц дриад огласили тут воплем вершины

Гор, тогда залились твердыни Родопы слезами,

Кручи Пангейских высот с воинственной областью Реса, 344

Плакали геты, и Гебр, и Орифия с ними актейка. 345

Сам же он горе любви умерял черепаховой лирой,

465 Пел, отрада-жена, о тебе у волны, одинокий,

Пел при рождении дня и пел при его угасанье;

В Тенара устье вошел, в преддверье глубокое Дита, 346

В рощу отважно проник, омраченную теменью жуткой,

К сонму теней подошел и к царю, наводящему трепет, —

470 К жестким сердцам, которых мольбы не смягчают людские.

Тронуты пеньем его, из жилищ подземных Эреба 347

Души бесплотные шли и тени лишившихся света,

Словно тысячи птиц, что в деревьях скрываются, если

Веспер сгонит их с гор иль зимний ливень грозовый.

475 Матери шли и отцы, разобщенные с жизнью герои

Храбрые, отроки шли и в брак не вступившие девы,

Дети, которых костер на глазах у родителей принял,

Все, кто охвачен кольцом тростников безотрадных Коцита,

Черною тиной его, отвратительной топью болотной,

480 Те, кто навечно пленен девятью оборотами Стикса.

Боле того, – поражен и чертог, и Смерти обитель,

Тартар, и с кольцами змей голубых над челом Эвмениды.

Пасть тройную свою удержал, раскрыв было, Цербер 348,

Ветер внезапно затих, колесо Иксионово стало.

485 Вот уже выбравшись вон, он всех избег злоключений,

И уж на воздух земной возвращенная шла Эвридика,

Следуя сзади (такой им приказ дала Прозерпина).

Только безумием вдруг был охвачен беспечный любовник, —

Можно б его и простить – но не знают прощения маны! –

490 Остановился и вот Эвридику свою на пороге

Света, забывшись, – увы! – покорившись желанью, окинул

Взором, – пропали труды, договор с тираном нарушен!

В миг тот три раза гром из глубин раздался Аверна.

Та: «Кто сгубил и тебя, и меня, злополучную? – молвит, —

495 Чей столь яростен гнев? Жестокие судьбы обратно

Вновь призывают меня, и дрема туманит мне очи.

Ныне прощай навсегда! Уношусь, окутана ночью,

Слабые руки, увы, к тебе – не твоя – простираю».

Только сказала – и вдруг от него, как дым, растворенный

500 В воздухе тонком, бежит, отвернувшись внезапно, – и друга,

Тщетно хватавшего мрак, сказать ей желавшего много,

Боле с тех пор не видала она, и лодочник Орка 349

Не допустил, чтоб Орфей через озеро вновь переехал.

Что было делать? Как быть, коль похищена дважды супруга?

505 Плачем как маны смягчить, как пеньем тронуть бессмертных?

А Эвридика меж тем в стигийской ладье холодела.

И, как преданье гласит, подряд семь месяцев долгих

Он под высокой скалой, на пустынном прибрежье Стримона

Плакал, под сводом пещер прохладных о том повествуя, —

510 Песнями тигров смирял и сдвигал дубы вековые.

Так Филомела, одна, в тени тополевой тоскуя,

Стонет, утратив птенцов, из гнезда селянином жестоким

Вынутых вдруг, бесперых еще; она безутешно

Плачет в ночи, меж ветвей свою несчастливую песню

515 Знай повторяет, вокруг все жалобой скорбною полня.

И не склонялся с тех пор ни к Венере он, ни к Гименею.

В гиперборейских льдах, по снежным степям Танаиса,

Там, где рифейских стуж не избыть, одиноко блуждал он –

Об Эвридике скорбел, напрасном даре Аида!

520 Пренебреженные им по обету, Киконии жены

Между божественных жертв и оргий Вакха ночного

Там растерзали его и останки в степи разметали. 350

Голову только одну, разлученную с мраморной шеей,

Мчал, в пучине своей вращая, Гебр Оэагров. 351

525 Но Эвридику еще уста охладевшие звали,

Звали несчастную – ах! – Эвридику, с душой расставаясь,

И берега далеко по реке: «Эвридика!» – гласили».

Так Протей провещал и нырнул в глубокое море,

Где же нырнул, кругами пошла над теменем пена.

530 Что ж до Кирены, она к устрашенному так обратилась:

«Сын мой, теперь отложить докучные можно заботы!

Знаем, откуда болезнь: эту пагубу злостную нимфы,

Те, что вели хоровод с Эвридикой в дубраве дремучей

Пчелам наслали твоим. А теперь дары и моленья,

535 Мира прося, принесешь – почтишь напей незлобивых.

Ибо услышат они и простят, и гнев их утихнет.

Как же их надо молить, тебя научу по порядку;

Самых роскошных быков четырех, отменнейшей стати,

Тех, что пасут для тебя на горах луговины Ликея,

540 Выбери, столько ж телиц, чья шея ярма не знавала.

Возле святилищ богов, наверху, алтаря ты четыре

Установи и из горл истечь дай крови священной.

Самые туши быков рассей по дубраве тенистой.

После, когда небеса зарей заалеют девятой,

545 Маков летейских снесешь погребальным ты даром Орфею.

Черной масти овцу умертвишь; возвратишься в дубраву

И Эвридику почтишь – ей в жертву заколешь телицу».

Он не помедлил, тотчас исполнил приказ материнский.

К месту святилищ идет, алтари, как велела, возводит;

550 Самых роскошных быков четырех отменнейшей стати

Вывел и столько же телиц, чья шея ярма не знавала.

После, когда небеса зарей заалели девятой,

Дар поминальный принес он Орфею и в рощу вернулся.

Тут (нет сил и сказать о таком неожиданном чуде!)

555 Видит: из бычьих утроб загнивших, из каждого брюха,

Пчелы выходят, ключом закипают в поломанных ребрах,

Тучей огромной плывут и уже на вершине древесной,

Сбившись роем, как кисть лозы виноградной, свисают.

Пел я эти стихи про уход за землей, за стадами

560 И деревами, меж тем как Цезарь великий войною

Дальний Евфрат поражал и в народах, по доброй их воле,

Как победитель, закон утверждал, по дороге к Олимпу.

Сладостной в те времена был я – Вергилий – питаем

Партенопеей; трудясь, процветал и не гнался за славой;

565 Песней пастушьей себя забавлял и, по юности смелый,

Титира пел в тени широковетвистого бука.

Битвы и мужа пою, кто в Италию первым из Трои 352—

Роком ведомый беглец – к берегам приплыл Лавинийским. 353

Долго его по морям и далеким землям бросала

Воля богов, злопамятный гнев жестокой Юноны.

5 Долго и войны он вел, – до того, как, город построив,

В Лаций богов перенес, 354где возникло племя латинян,

Города Альбы отцы 355и стены высокого Рима.

Муза, поведай о том, по какой оскорбилась причине

Так царица богов, 356что муж, благочестием славный,

10 Столько по воле ее претерпел превратностей горьких,

Столько трудов. Неужель небожителей гнев так упорен?