Зийа Нахшаби - Книга попугая

Абд ал-Малик дал цирюльнику несколько дирхемов и велел скрывать эту тайну. Цирюльник же вообразил, что стоит только ударить монаха палкой по голове, как он тотчас же превратится в золото. Пошел он домой, устроил пиршество и пригласил в гости нескольких монахов. Когда гости покончили с едой, цирюльник взял тяжелую палку и принялся так колотить ею монахов по головам, что поразбивал им головы, заставил потечь ручьи крови. Монахи подняли крик, сбежался народ, цирюльника крепко связали и вместе с монахами повели к правителю города.

Тот спросил: „Почему ты бил этих несчастных и зачем поразбивал им головы?“ — „Я был в доме Абд ал-Малика, — отвечал цирюльник, — и к нему пришел какой-то монах. Абд ал-Малик взял палку, ударил монаха по голове, и тот сейчас же превратился в золото. Я и вообразил, что стоит только ударить монаха по голове палкой — и он тотчас же станет золотом. С таким вот намерением позвал я вечером к себе монахов и начал бить их по голове палкой, но они ни во что не превратились, а только получилась большая смута“.

Правитель призвал Абд ал-Малика и спросил: „Что говорит цирюльник?“ — „Это цирюльник моего квартала, — ответил купец. — Несколько дней тому назад его мысли помутились и разум его расстроился, теперь он целые дни бегает как безумный и говорит дикие речи. Если бы это было не так, то разве может разумный человек сделать то, что он натворил, разве может мудрец говорить такие глупости? Он нуждается в уходе и лечении, в лекарствах и снадобьях. Пусть его сведут к врачу или опытному лекарю, будет жалко, если пропадет такой цирюльник, погибнет такой парикмахер…“

Правитель согласился с Абд ал-Маликом, извинился перед монахами и велел вывести цирюльника».

Дойдя до этих слов, попугай обратился к Худжасте с такой речью: «О хозяйка, не следует подражать ничьим словам и делам. Ты видела, как цирюльник подражал другим и не достиг своей цели, не добился осуществления желаний. Теперь вставай, иди к своему другу и помни о моих заветах!»

Худжасте хотела последовать его совету, но поднялся дневной шум, утро показало свой сверкающий лик, и идти было уже невозможно…

Когда золотистый хлеб-солнце посадили в горячую печь запада, а замешанный с камфорой хлебец-месяц положили на изумрудный стол востока, Худжасте принесла попугаю заставленный яствами стол и полный кувшин вина и сказала: «Сначала съешь все это, а потом послушай, что я тебе расскажу».

Опытный певец попугай поел, а затем сладким голосом повел беседу: «О хозяйка, я поел, подавай же мне то кушанье, что ты приготовила».

«Я сегодня после долгого времени задремала, — сказала Худжасте, — и увидела во сне прекрасного юношу, как будто держит он в одной руке хорасанское яблоко, а в другой — индийское манго. Затем он дал мне оба эти плода и ушел. Проснувшись, я не нашла яркого яблока и не почувствовала аромата манго».

Толкователь снов попугай ответил: «Благая весть! Этот прекрасный юноша — твоя судьба. Плоды же означают: один — твоего мужа, а другой — твоего возлюбленного, и в скором времени ты свидишься и с мужем и с возлюбленным, как царь Уджаййини, который добыл и друга и достал и возлюбленную». — «А как это было?» — спросила Худжасте.

«Говорят, — отвечал попугай, — что в Уджаййини был царь, глава всех царей своего времени и всех венценосцев своей эпохи. О нем есть много рассказов и историй в индийских книгах.

Как-то раз поехал он на охоту, и наконечники его стрел то пронзали сразу двух волков, то повергали на землю одновременно четырех львов. Внезапно ему попался зверь, мягкость которого называла твердой скалой соболя, нежность которого считала железной наковальней сахар.

„По нежности с этим животным не может сравниться и человек“, — молвил визирь. Все присутствующие заставили вылететь из убежища своих ртов восхваления и прославления. Кто сравнивал зверя с Туркестанским красавцем, кто уподоблял его китайской прелестнице.

Был среди придворных один повидавший мир старец. „На всех красавцев, — молвил он, — которые ходят по лицу земли, в конце концов подует страшный ветер, и от этого ветра тело их огрубеет. Но если есть кто-нибудь в мире, кто может сравниться с этим зверем по нежности, то это Карийе“. — „Кто такая Карийе?“ — спросил визирь. „Под землей есть город, который называют Мадинат ал-Кар [191],— ответил старец, — и есть там царь, которого зовут Вторым Рамой [192], а у него есть дочь, которую зовут Карийе“.

Старец так обстоятельно стал описывать ее красоту, рассказывать о ее прелестях, что присутствовавший при этом сын визиря, не успев дослушать его слова, сразу влюбился в нее, от одного рассказа о ней стал ее Вамиком. А этот сын визиря обладал познаниями в науке магии и колдовстве, обладал сведениями по части йоги и превращения. Раньше чем царь успел вернуться с охоты, юноша уже спустился в Мадинат ал-Кар.

Царь возвратился с охоты, и, когда прошло несколько дней, как-то раз его жена, взяв в руку зеркало, смотрела на себя в саду и говорила причесывавшей ее служанке: „Какую изумительную красоту мне дали! Какое обширное царство подарили моему мужу! Было бы удивительно, если б в мире нашлась еще одна такая красавица или нашелся бы царь, одаренный более просторным царством!“

Присутствовавший при этом попугай рассмеялся. Царица разгневалась и сказала мужу: „Или прикажи ему объяснить, почему он смеялся, или прикажи мне наказать его за это“. Царь спросил: „Эй попугай, почему ты смеешься?“

„Меня рассмешило самоупоение моей госпожи, — ответил попугай. — Она полагает и воображает, что такой красавицы, как она, нет во всем мире и такого мощного царя, как ты, нет на земле. Под твоей землей есть город, называемый Мадинат ал-Кар, там есть царь, которого называют Вторым Рамой, а у него есть дочь, которую зовут Карийе. Красота этой девушки подобна месяцу на небе, а твое царство по сравнению с царством того царя то же, что пылинка по сравнению с солнцем“».

Поистине, надо искать доказательств и в сферах месяца и солнца. Над каждым властителем есть властитель еще выше, над каждым подчиненным есть начальство. Арабы говорят: „Над каждым ученым есть наука“».