Array Древневосточная литература - Тысяча и одна ночь. Том III

Услышав эти слова, Шарр-Кан воскликнул: «О монах, мы согласны на это, ибо это и есть справедливость, которой не должно противоречить. Вот я выступлю против него и понесусь на него, ибо я витязь мусульман, а он витязь неверных. Если он убьет меня, то получит победу, и войскам мусульман останется только бегство. Возвращайся же к нему, о монах, и скажи ему: «Поединок будет завтра, так как мы пришли сегодня усталые от пути, а после отдыха не будет ни упрека, ни порицания». И монах вернулся, радостный, и, прибыв к царю Афридуну и царю румов, рассказал им об этом. И царь Афридун до крайности обрадовался, и прошли его горести и печали. «Нет сомнения, – сказал он про себя, – что этот Шарр-Кан лучше их всех рубит мечом и разит копьем, и если я убью его, их решимость сломится и сила их ослабнет». А Зат-ад-Давахи писала об этом царю Афридуну и говорила: «Шарр-Кан – витязь среди доблестных и доблестный среди витязей». И она предостерегала Афридуна от Шарр-Кана. А Афридун был великий витязь, так как он сражался разными способами: метал камни и стрелы и бил железным столбом и не боялся великой беды, и, услышав от монаха, что Шарр-Кан согласен на поединок с ним, он едва не взлетел от сильной радости, так как он верил в себя и знал, что никому его не осилить. И неверные провели эту ночь в радости и восторге и пили вино, а когда встало утро, приблизились всадники с серыми копьями и белыми клинками. И вдруг видят они выступает на поле витязь верхом на коне из чистокровных коней в боевой сбруе и с сильными ногами. На витязе была железная кольчуга, припасенная для великой беды, а на груди его было зеркало из драгоценных камней, а в руке меч и кленовое копье из диковинных изделий франков. И витязь открыл лицо и сказал: «Кто знает меня, тому досталось от меня довольно, а кто меня не знает, увидит, кто я. О, Афридун, осененный благословением Зат-ад-Давахи».

И не окончил он еще своих речей, как выступил перед лицо его витязь мусульман Шарр-Кан, верхом на рыжем коне, стоящем тысячу червонным золотом. И на нем были доспехи, украшенные жемчугом и драгоценностями, и опоясан он был индийским мечом с драгоценными камнями, рассекающим шеи и облегчающим трудные дела. И он погнал своего коня меж рядами, а витязи взирали на его очами, и воззвал он к Афридуну, говоря: «Горе тебе, проклятый! Или ты считаешь меня таким, как те витязи, которыми ты встретился, не устоявшие против тебя на поле в жарком бою?» И затем каждый из них понесся на другого, и оба были подобны столкнувшимся горам или сшибшимся морям. Они приближались и отдалялись, сходились вплотную и расходились, и в шутку, и не в шутку, вступали и отступали, рубя и разя. И войска глядели на них, одни говорили, что победит Шарр-Кан, а другие говорили, что победит Афридун. И витязи сражались до тех пор, пока не прекратились слова и речи. И когда поднялась пыль и день ушел и солнце стало желтеть, тогда царь Афридун крикнул Шарр-Кану: «Клянусь Мессией и истинной верой, ты витязь упорный и храбрец воинственный, но только ты обманщик, и твой нрав не таков, как нрав лучших людей. Я вижу, что дела твои не похвальны и бой твой – не бой вождя, и твои люди возводят твой род к рабам. Вот тебе вывели другого коня, и ты снова ринешься в бой. А я, клянусь моей верой, измучился, сражаясь с тобою. Если ты хочешь сражаться со мною в сегодняшний вечер, не меняй ни доспехов, ни коня, – пусть витязям станет явно твое благородство и уменье биться».

И, услышав эти речи, Шарр-Кан разгневался из-за слов своих товарищей, которые возводили его род к рабам, и, обернувшись к ним, хотел дать им знак и приказать, чтобы они не меняли ему коня и доспехи, как вдруг Афридун взмахнул копьем и пустил им в Шарр-Кана. А тот обернулся назад и никого не увидел, и понял, что это была хитрость проклятого, и он быстро повернул лицо, а копье настигло его, но он уклонился от него, опустив голову на уровень луки седла, так что копье попало ему в грудь. А грудь у Шарр-Кана была высокая, и копье ободрало кожу на его груди, и он издал единый вопль и исчез из мира.

И обрадовался проклятый Афридун и понял, что он убил его, и закричал неверным с радостью, и заволновались люди беззакония, и заплакали люди правой веры, и когда Дау-аль-Макан увидел, что его брат склоняется на коне и едва не падает, он послал к нему витязей, и храбрецы вперегонку помчались к нему и привели его к Дау-аль-Макану. И неверные понеслись на мусульман, и оба войска встретились, и ряды смешались, и заработали острые йеменские клинки, и быстрее всех был подле Шарр-Кана везирь Дандан…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала сто третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Дау-аль-Макан, увидав, как проклятый ударил его брата Шарр-Кана копьем, решил, что от умер, и послал к нему витязей, и быстрее всех был возле Шарр-Кана везирь Дандан, эмир турок Бахрам и эмир дейлемитов. Они настигли его, когда он наклонился, падая с коня, и поддержали его и возвратились с ним к его брату Дау-аль-Макану, а потом они поручили его слугам и вернулись разить и рубить.

И сильнее стал бой, и поломались концы копий, и прекратились речи и разговоры, видна была только льющаяся кровь и сброшенные с плеч головы, и меч непрестанно работал на головах. И распря все усиливалась, пока не прошла большая часть ночи, и оба отряда устали сражаться, и раздался клич: «Расходись!» И всякий отряд вернулся к себе в палатки, и все неверные отправились к своему царю Афридуну и поцеловали перед ним землю, и священники и монахи поздравили его с победою над Шарр-Каном. А потом царь Афридун вступил в аль-Кустантынию и сел на престол своего царства, и царь Хардуб пришел к нему и сказал: «Да укрепит Мессия твою руку и да не перестанет помогать тебе, и да не возьмет он праведной матери Зат-ад-Давахи, которая молится за тебя. За что мусульмане уже не устоят после Шарр-Кана». – «Завтра, – сказал Афридун, – будет конец, когда я выйду на бой и вызову Дау-аль-Макана и убью его. Их войска повернут тогда спину и обратятся в бегство».

Вот что было с неверными. Что же до войск ислама, то когда Дау-аль-Макан вернулся в палатки, то ему не было не до кого дела, кроме своего брата. И, войдя к нему, он нашел его в наихудшем положении и в ужаснейшей беде, и позвал везиря Дандана, Рустума и Бахрама, чтобы посоветоваться. И они пришли к нему и выразили мнение, что следует призвать врачей, чтобы лечить Шарр-Кана, и сказали: «Время не подарит такого, как он!»

И они просидели у него всю ночь без сна, а к конце ночи к ним пришел плачущий подвижник, и, увидя его, Дау-аль-Макан поднялся к нему навстречу, а подвижник погладил рукою рану его брата и прочитал кое-что из Корана, заклиная рану знамениями всемилостивого. И он неотступно был подле него до утра, бодрствуя, и тогда Шарр-Кан очнулся, открыл глаза, повернул язык во рту и заговорил.