Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

— Да, на такого речистого можно положиться, — засмеялась Цзиньлянь. — Ни дать ни взять, вторая Хуннян. [168] Хуннян — героиня пьесы Ван Шифу «Западный флигель», служанка, которая помогла студенту Чжану и своей хозяйке барышне Инъин устраивать любовные свидания.

Цзиньлянь наказала Инъэр подать гостю тарелку пельменей и чаю, а сама удалилась в комнату, достала лист цветной бумаги, осторожно взяла яшмовою кисть, поправила волоски и написала романс на мотив «Обвилася повилика»:

Цзиньлянь сложила послание квадратиком и передала Дайаню.

— Скажешь, низко, мол, кланяется и будет специально ждать в день рождения, так что должен прийти во что бы то ни стало.

Дайань полакомился сладостями, получил не один десяток медяков и уже собрался было ехать.

— Скажи хозяину, — остановила его Цзиньлянь, — я на чем свет стоит его ругаю и предупреди: если не заглянет, сама в паланкине пожалую.

— Вы, сударыня, видно, лишние неприятности нажить решили. Тюремщику свою невиновность не докажешь, а пеньковой каши с кулачной приправой отведаешь вдоволь. Кого на деревянного осла посадили да гвоздями прибили, [169] В старину в Китае преступников перед казнью сажали на деревянного осла и прибивали к нему гвоздями. тот ни семечки от скуки лущить, ни носом клевать не станет.

С этими словами Дайань удалился.

Изо дня в день ждала любовника Цзиньлянь, но он будто в воду канул — и след простыл. Седьмая луна подходила к концу, близился его день рождения. Цзиньлянь казалось, что день тянется целую осень, ночь идет долгих пол-лета. Так томилась она в ожидании, но так и не дождалась: ни сам не заявлялся, ни весточки не прислал. Невольно стискивала она свои серебристо-белые зубы, втихомолку проливала потоки слез из блестящих, как звезды, глаз, а однажды вечером поставила вина с закусками и пригласила старую Ван.

Когда сели за стол, Цзиньлянь вынула из своей прически серебряную с золотой головкой шпильку и, вручая старухе, попросила ее сходить за Симэнем.

— После вина да перед чаем? — удивилась сводня. — Да разве он пойдет в этакую пору! Я уж лучше завтра с утра пораньше к нему наведаюсь.

— Только смотрите не забудьте, мамаша!

— Да что ты! Можно ль свое-то дело упустить?!

Старая Ван без денег шагу не ступала, а тут получила серебряную шпильку. От угощения у нее заиграл румянец.

Проводив старуху, Цзиньлянь легла, укрывшись благоухающим одеялом, на котором красовалась вышитая мандаринская уточка. [170] Мандаринские уточки — символ супружеского согласия. Но ей не спалось. Она поправляла фитиль в серебряном светильнике, то и дело вздыхала и ворочалась с боку на бок.

Да,

Так, ворочаясь с боку на бок, кое-как скоротала она бессонную ночь, а едва рассвело, позвала Инъэр:

— Ступай, узнай, была ли тетушка Ван у господина или нет.

Инъэр ушла.

— Тетушка давно у господина, — вскоре доложила она.

А пока скажем о старухе. Поднялась она рано, умылась, причесалась и направилась к Симэнь Цину.

— Его милость дома? — спросила она привратника.

— Не знаю, — послышался ответ.

Старуха встала у ворот напротив. Однако ждать ей пришлось недолго. Немного погодя появился приказчик Фу и стал открывать лавку. Ван бросилась прямо к нему.

— Позвольте узнать, дома ли ваш господин? — спросила она, отвешивая поклон.

— По какому такому делу, почтенная тетушка, вам понадобился мой господин? — спросил Фу и добавил: — Хорошо, что меня встретили. Другие вам ничего бы толком не сказали. Хозяин вчера справлял день рождения. То дома с друзьями пировали, а под вечер всей компанией в веселый квартал отбыли. И до сих пор нет. Идите-ка туда. Там его и отыщите.

Старуха поблагодарила приказчика и направилась к управе. Она миновала Восточную улицу и очутилась у переулка «кривых террас». Тут-то она и заметила вдали Симэнь Цина. Он ехал верхом с востока, сопровождаемый двоими слугами. От вина у него рябило в глазах и качало в седле со стороны на сторону.

— Да, лишнего вы заложили, ваша милость, — громко крикнула Ван и остановила лошадь.

— Мамаша Ван? — пробормотал хмельной Симэнь. — В чем дело?

Старуха зашептала ему на ухо.

— Да, да, мне слуга говорил. Знаю, сердится. Ну вот, к ней и поеду.

Так, слово за слово, сами того не заметив, оказались они у дома Цзиньлянь. Первой вошла сводня.

— Радуйтесь, сударыня! — воскликнула она, обращаясь к хозяйке. — Стоило старухе взяться, как и часу не прошло, а его милость уж ждет у ворот.

Цзиньлянь приказала Инъэр немедленно прибрать комнаты, а сама вышла встретить Симэня.

Долгожданный гость, полупьяный, обмахиваясь веером, проследовал в дом и поклонился хозяйке.

— Давно не заглядывал! — Цзиньлянь поклонилась в ответ. — Бросил и на глаза не показываешься. Впрочем, до меня ль тебе! К новой госпоже прилепился — не оторвешь. А меня-то заверяли, будто ваша милость никогда не изменит…

— Какая новая госпожа? Что за вздор! — воскликнул Симэнь. — Я дочь замуж выдавал, потому и прийти не мог.

— Да будет уж врать-то! Новых услад ищешь, вот и рыщешь повсюду. Пока жизнью не поклянешься, ни за что не поверю.