Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

— Ну, ты опять за свое, — возразила Цзиньлянь. — Не верю, чтобы образованный человек занимался такими делами.

— Ты на внешность смотришь, а она обманчива, — уверял ее Симэнь. На вид он — сама скромность, а внутри — одно зло и коварство.

Они рассмеялись. Пить им больше не хотелось, и, убрав со стола, они удалились в спальню, но не о том пойдет речь.

Оставим Симэня с Цзиньлянь, а расскажем о Ли Пинъэр.

Прошло около двух месяцев, как Пинъэр взяла Цзян Чжушаня. Первое время, желая понравиться Пинъэр, Чжушань принимал им самим составленные веселящие и бодрящие составы, скупал у городских ворот всякие безделки, вроде «любовного дара Цзиндуна» или любострастного наконечника «мечта красотки». [322]Но чего только не познала Пинъэр в пору буйных утех с Симэнем! Не по душе ей был Цзян Чжушань. Мало-помалу отвращение к мужу сменилось ненавистью и, наконец, она со злостью камнем раздробила все его штучки и выкинула вон.

— Эх ты, угорь тщедушный, бессильный в чреслах! — ругала она Чжушаня. — Накупил всякого дерьма. Шутить со мной хотел, да? Я-то думала, ты мужчина, а на тебя, оказывается, только издали можно любоваться. У, копье восковое, дохлая черепаха! [323]

На чем свет стоит ругала она Чжушаня. А потом среди ночи, в третью стражу, прогнала в лавку и не стала больше пускать к себе в спальню. Всем своим существом тосковала она теперь по Симэнь Цину. А пристыженный Чжушань день-деньской корпел над счетами да выручкой.

Сидел как-то Чжушань за прилавком. Видит: входят двое подвыпивших. Зашагали они по лавке, глаза вытаращили и уселись на скамейке.

— Собачья желчь найдется? — спросил один.

— Вы шутите, — отозвался, улыбаясь, хозяин. — Бывает желчь бычья, а о собачьей отродясь не слыхивал.

— Тогда драконов пепел покажи. Ляна два отвесишь.

— Драконовы мозги в наших лавках бывают, — объяснил Чжушань, — их из Персии и стран Южных морей вывозят. А что за драконов пепел, понятия не имею.

— Да чего его спрашивать?! — вмешался второй. — Только обзавелся торговлей. Где ему такие лекарства держать! Пойдем, у его милости господина Симэня купим.

— Погоди, — перебил его первый, — у нас с ним серьезный разговор предстоит. — И он обратился к Чжушаню: — Хватит, брат Цзян, притворяться, будто знать не знаешь, ведать не ведаешь. Три года назад, когда у тебя умерла жена, ты вот к нему, брату Лу, пришел, тридцать лянов серебром в долг взял. С процентами сумма набралась кругленькая. Вот мы и пришли долг с тебя стребовать. Правда, тебя жена в дом приняла да и лавка только открылась, потому мы с шуток и начали. Такт проявили, думали, ты должным образом оценишь такое наше великодушие. А раз нет, изволь, подавай серебро сполна.

Чжушань с испугу остолбенел.

— Не брал я у него никакого серебра, — пробормотал он, наконец.

— Кто не одалживается, с того не спрашивают, — заявил Чжан Шэн. — Ежели яйцо цело, в него муха не залезет. Хватит отпираться!

— Да я даже не знаю, кто вы, господа, — недоумевал Чжушань. — С меня деньги требуете, но я не имел чести быть с вами знакомым.

— Ошибаешься, брат Цзян, — настаивал на своем Чжан Шэн. — Исстари, кто в чинах, бедности не ведает, а кто долги зажимает, с достатком не знаком. Вспомни-ка, чем ты был. С бубенцом по улицам бродил, [324]растираниями да мазями пробивался. Брату Лу спасибо скажи. Ведь это он тебя на ноги поставил. Теперь ты вон куда вознесся!

— А я и есть Лу, зовусь Лу Хуа, — заговорил второй. — Ты брал у меня на похороны жены тридцать лянов серебром. И должен мне теперь с процентами сорок восемь лянов. Возвращай долг сполна!

— Какой долг! Когда я у тебя брал? — всполошился Чжушань. — Ну, допустим, брал, тогда где письменное обязательство, кто поручитель?

— Я поручитель, — заявил Чжан Шэн и, вынув из рукава бумагу, развернул ее перед врачом.

— Сукины дети! Кровопийцы! — ругался Чжушань, лицо которого с испугу будто воском налилось. — Откуда только вас, вышибал, сюда принесло? Вымогательством занимаются да еще угрозы…

Зло тут взяло Лу Хуа. Перемахнул он через прилавок и, очутившись рядом с Чжушанем, размахнулся — только свист послышался — да так двинул ему кулаком, что нос набок свернул, потом повышвыривал с полок лекарства и снадобья прямо на улицу.

— Грабители проклятые! — вопил Чжушань. — Да как вы смеете отбирать у меня товар?!

Он позвал на помощь слугу Тяньфу, но Лу Хуа дал ему такого пинка, что тот убрался восвояси. Чжан Шэн вытащил Чжушаня из-за прилавка и, перехватив руку Лу Хуа, стал уговаривать дружка:

— Долго ты, брат Лу, ждал этот долг, дай ему срок выплаты и дело с концом. А ты, брат Цзян, согласен?

— Да когда я брал у него серебро?! — оправдывался Чжушань. — Ну, допустим, если и за долгом пришел, так можно потолковать спокойно. Зачем же буйствовать?

— Тебе, брат Цзян, верно, несладко досталось, — начал Чжан Шэн. — И сейчас, небось, горечь во рту. Заставил вот к мошне подступиться, самому ж и попотеть пришлось. А вел бы себя вот так, по-хорошему, я б упросил брата Лу скостить немного проценты. Расплатился бы срока в два-три и весь разговор. Зачем же ты препирался, признавать долг отказывался? Думаешь, так бы с тебя и не взыскали?

— Кровопийцы! — бормотал Чжушань. — Я властям жалобу подам. Какие он с меня деньги требует?!

— Э, рановато ты, братец, захмелел, — проговорил Чжан Шэн.

Лу Хуа между тем развернулся и одним ударом свалил Чжушаня с ног. Еще немного и он угодил бы прямо в сточную канаву.

— Караул! Спасите! — что есть мочи закричал врач, растрепанный и весь в грязи.

Прибыл околоточный и взял всех под стражу.

Заслышав шум, Ли Пинъэр подошла к занавеске и посмотрела на улицу. Она так и остолбенела, когда увидела, как уводят связанного Чжушаня, и велела тетушке Фэн выйти и снять вывеску. Многое из выброшенного на улицу уже растащили. Хозяйка распорядилась запереть ворота и из дому не выходить. О случившемся сразу дали знать Симэнь Цину. Он сейчас же послал слугу наказать околоточному, чтобы тот на другое же утро препроводил арестованных в судебно-уголовное управление. Со своей стороны Симэнь послал надзирателю Ся Лунси записку, прося с утра назначить рассмотрение дела.

Надзиратель Ся, выйдя в зал, прочитал донесение околоточного и вызвал Чжушаня на допрос.

— Тебя зовут Цзян Вэньхуэй? [325]— спросил он. — Почему ты отказываешься возвратить Лу Хуа одолженную сумму серебра да еще осыпаешь его бранью и оскорблениями? Ты ведешь себя отвратительно и мерзко!

— Ваш покорный слуга совсем не знаком с этим человеком, — отвечал Чжушань, — и никогда не брал у него никакого серебра. Я ему толком объяснял, но он и слушать не хочет. Избил меня и обокрал лавку.

Ся Лунси вызвал Лу Хуа.

— Ты что скажешь? — спросил он арестованного.