Сэй-Сёнагон - Записки у изголовья (Полный вариант)

Или вот еще.

Торопишься поскорей развести огонь, а сухой уголек растопки, как нарочно, никак не зажигается…

Кто-нибудь прислал стихи, надо поскорей сочинить «ответную песню», но ничего не приходит в голову, и тебя берет тревога. Если пишешь своему возлюбленному, можно не спешить. Но бывает и так, что приходится…

Вообще, опасно сочинять ответные стихи — хотя бы адресованные женщине — с одной-единственной мыслью: успеть побыстрее. Можно совершить непростительный промах!

Нездоровится, томят ночные страхи. С каким нетерпением тогда ждешь рассвета!

Когда мы еще носили траур по усопшему канцлеру, государыне пришлось покинуть императорский дворец во время Охараи — «Великого очищения» — в последний день шестой луны.

Путь в дворцовую канцелярию императрицы лежал в направлении, которое считалось тогда зловещим, и государыня была вынуждена поселиться в Пиршественном павильоне для членов Государственного совета.

Первая ночь на новом месте выпала жаркая и очень темная. Мы ничего не могли разглядеть и промучились до рассвета в темноте и неустройстве.

Наутро мы первым делом поспешили взглянуть на наше новое жилище.

Низенькое здание с плоской черепичной крышей имело странный китайский вид. Не было обычных решетчатых рам. Вместо них вокруг дома висели бамбуковые занавеси. Как непривычно и как хорошо!

Дамы спустились в сад для прогулки. Лилия-красноднев гроздьями ярких цветов густо оплела простую бамбуковую ограду. Такой сад прекрасно подходил к строгому виду павильона для церемоний.

Башня ведомства времени находилась совсем рядом, и колокол, отмечавший ход часов, звучал как-то по-особенному… Охваченные любопытством, молоденькие фрейлины (было их примерно двадцать) пошли туда и взобрались на самый верх высокой башни.

Стоя у подножия башни, я глядела на них. Они были в придворном наряде: на каждой китайская накидка, несколько тонких платьев одного и того же цвета и пурпурные шаровары. Казалось, они спустились прямо с неба, хотя, пожалуй, нужен был слишком большой полет воображения, чтобы принять их за небесных фей.

Были там и другие придворные прислужницы в столь же юном возрасте, но они не посмели подняться на башню вслед за более сановными фрейлинами и лишь завистливо поглядывали вверх. Вид у них был очень забавный.

Когда наступили сумерки, пожилые дамы присоединились к молодым и все вместе отправились в управление Левой гвардии. Некоторые из них стали так шумно веселиться, что бывшие там чиновники всерьез рассердились и стали им выговаривать:

— Так вести себя не подобает! Пристойно ли дамам взбираться на кресла, предназначенные для верховных сановников? А эти скамьи для высших должностных лиц, вы их опрокинули и попортили…

Но дамы не стали слушать.

Крыша павильона была по-старинному крыта черепицей, и от этого в нем стояла ужасная жара. Мы проводили все дни на вольном воздухе, не прячась за бамбуковыми шторами, и даже ночью покидали дом, чтобы поспать в саду.

С потолка то и дело падали сороконожки. Под застрехами прилепились осиные гнезда. Осы роями кружились вокруг нас, и мы себя не помнили от страха.

Придворные сановники навещали нас каждый день и нередко засиживались до поздней ночи.

Один из них продекламировал, к нашему общему смеху:

— «Кто б поверить мог? [266] «Кто б поверить мог?..» — Цитата неизвестного происхождения. Перед храминой Великого совета ныне сад ночных увеселений…»

Настала осень, но даже с северной стороны, откуда она пришла, не повеяло на нас холодным ветром. Было все так же душно. Наверно, тесный дом был тому причиной. Лишь цикады стрекотали совсем по-осеннему.

На восьмой день седьмой луны государыня должна была вернуться в императорский дворец. Накануне, в ночь праздника Танаба`та, две звезды, Пастух и Ткачиха, казались ближе друг к другу, чем обычно, может быть, оттого, что здесь в саду и в доме было так тихо…

Однажды, в последний день третьей луны, к нам пришли государственный советник Таданобу, второй начальник гвардии Нобука`та и младший секретарь Митика`та. Я вышла к ним вместе с другими придворными дамами.

Посреди беседы я неожиданно спросила у Таданобу:

— Какое стихотворение прочтете вы завтра?

Замечательно! Вспомнить сразу о событии, уже ушедшем в прошлое, и к месту процитировать поэму — этим мог бы гордиться любой! А ведь мужчины не похожи на нас, женщин: нередко умудряются запамятовать даже собственные стихи…

Я была восхищена. Но, кроме нас двоих, никто ничего не понял: ни дамы позади бамбуковой занавеси, ни придворные, сидевшие на открытой веранде.

В начале четвертой луны [268] В начале четвертой луны… — Событие, о котором повествуется, случилось в 995 г., еще во время болезни канцлера Мититака, т. е. на год раньше тех событий, о которых рассказывалось выше. возле одной из дверей, ведущих в галерею, собралось множество придворных. Сумерки сгустились, и постепенно гости начали покидать нас. Остались только То-но тюдзё (Таданобу), Гэн-но тюдзё (Нобуката) и один куродо шестого ранга. Они беседовали с нами обо всем на свете, читали сутры, декламировали японские стихи…

— Уже светает, — сказал кто-то из них. — Пойдем домой.

И тогда То-но тюдзё внезапно произнес:

Роса на рассвете — слезы разлуки [269] Цитата из стихотворения, написанного по-китайски знаменитым японским поэтом и деятелем культуры Сугава`ра-но Митидзанэ` (845–903). Эти слезы, падающие с неба как жемчуг, льет Ткачиха, разлучаясь с Пастухом. Таданобу прочел весною стихи, относящиеся к осени, чем и насмешил Сэй-Сёнагон. …

А Гэн-но тюдзё присоединился к нему, и в два голоса они превосходно прочли поэму о встрече двух звезд в ночь седьмой луны.

Что-то ваша Ткачиха очень спешит в этом году, — насмешливо заметила я. — Спутала осень с весною.

То-но тюдзё был заметно уязвлен.

— Просто мне вдруг пришел в голову один стих из поэмы о разлуке на заре… Больше ничего. А вы уж сразу придрались! В вашем присутствии лучше не припоминать старые стихи. Как раз пожалеешь. И невесело засмеявшись, он попросил: — Не говорите никому. Я стану мишенью для насмешек.

Тем временем совсем рассвело.

— Такой урод, как я, похожий на бога Кацура`ги [270] Согласно старой легенде, бог Кацураги был так безобразен, что днем не показывался на глаза людям, и потому не докончил строительство каменного моста, который буддийский святитель Эн-но гё`дзя повелел ему выстроить между горами Кацураги и Кимбусэн. , не может здесь долее оставаться, — с этими словами он ударился в бегство.