Классическая проза Дальнего Востока

Еще позже, чем новелла, в этот культурный внутрирегиональный обмен включаются народная повесть и роман. И дело не только в том, что повесть и роман в Китае родились позже новеллы, а во многом в том, что новелла писалась на литературном языке и Ким Сисыпу и его читателям, и Нгуен Зы и его поклонникам была доступна без всякого перевода. Читать же повести и романы, не зная живого разговорного китайского языка, в странах соседних мало кто мог. А развитие собственной повествовательной прозы в каждой из стран Дальнего Востока, появление к XVII веку нового, городского читателя, привели к необходимости создания художественных переводов, потребность в которых ранее не ощущалась. Именно в XVII веке появляются корейские, японские и маньчжурские переводы китайских эпопей. Так с переходом от средневековья к новому времени меняется на Дальнем Востоке характер и само качество литературных связей - место поэзии и высокой прозы занимают роман и повесть, отвергавшиеся книжниками-конфуцианцами как недостойные для чтения, а ныне выходящие на арену и привлекающие к себе взоры всех грамотных людей. Пройдет еще столетие, и со второй половины XIX века на первое место среди дальневосточных стран выдвинется Япония, и уже китайцы будут ездить учиться в Японию и переводить во множестве японские романы, а поначалу с японского и русскую и западную классику.

Б. Рифтин

Читатель, знакомый с первым томом "Библиотеки всемирной литературы" и с образцами древнекитайских повестей, будет, наверно, несколько удивлен, не найдя им прямого продолжения в этом томе. Но такова общая закономерность развития литератур в странах с древней художественной традицией. При переходе от древности к средневековью происходит как бы разрыв в непрерывном развитии словесности. У греков прекращается развитие романа и драмы, у индийцев - повествовательной прозы, у китайцев этот перерыв в развитии заметен менее, но все-таки связан с утратами в развитии повествовательных форм.

Третий век нашей эры ученые называют временем вступления Китая в эпоху средневековья, эпоху длительного и весьма замедленного развития страны, прерывавшегося неоднократными войнами, от набегов тюрко-монгольских племен в IV-V веках до полного завоевания Китая маньчжурами уже в середине XVII века. Завоеватели захватывали то часть страны, то всю ее целиком, чинили разбой, разрушали цветущие города, уводили людей в полон, казнили непокорных, но никогда не могли прервать развития духовной культуры китайцев. Чаще происходило другое, - завоеватели сами проникались духом этой культуры, постепенно окитаивались и через сотню-другую лет растворялись в этой культурной среде почти без остатка. Так исчезли кидане, чжурчжэни, тангуты и, наконец, маньчжуры, которые остались сейчас лишь в самых глухих уголках Северного и Западного Китая.

III-VI века можно условно назвать эпохой раннего средневековья в Китае. Это было время бесконечных междоусобных войн, когда люди гибли сотнями тысяч, а население страны временами сокращалось чуть ли не до семи миллионов человек, против шестидесяти в предыдущие времена. Неустойчивое положение человека в период бесконечных войн, падения династий и набегов кочевых народов вызывало у людей мысли о бренности мира, о непрочности человеческого существования. Все это способствовало распространению различных религиозных учений, нередко в самых мистических своих вариантах. Мечты об уходе из мира жестокости и бесконечных смут влекли за собой распространение даосских легенд о вознесении святых на небеса, о превращении в бессмертных гениев, о чудесах, творимых монахами и отшельниками, рассказов о загробном мире мрака, четкое представление о котором сформировалось у китайцев именно в это время под влиянием буддизма, занесенного в страну в первых веках нашей эры из Индии средне- и центральноазиатскими проповедниками. С проповедью буддизма были связаны и получившие тогда популярность многочисленные истории о воздаянии за грехи прежней жизни и о бесконечной цепи рождений. Древние китайские представления о стихийных бедствиях, насылаемых по воле Неба, соединились в это время в фольклоре с буддийскими идеями кармы. Людей стало привлекать все необычайное и удивительное.

С III века н. э. один за другим составляются многочисленные сборники рассказов об удивительном. (Нам известно сейчас около сорока названий.) Так постепенно складывается особая разновидность повествовательной прозы, через тысячу лет - в XVI веке получившая наименование "чжигуай сяошо" - "рассказы о чудесном". Но тогда авторы - составители этих сборников преследовали отнюдь не художественные цели, а весьма утилитарные: утверждение с помощью собранных примеров веры в нечистую силу, в неуспокоенные души умерших - гуй, в даосских святых - шэньсяней или в могущество учения Будды и его сподвижников.

Авторы первых сборников были в основном последователями даосского учения, они старались утвердить в читателе веру во всемогущество даосских монахов, совмещавших в себе функции магов, шаманов и алхимиков. Однако со временем, особенно с середины V века, усиливается влияние буддийских идей в сборниках рассказов о чудесах. Идеи воздаяния за грехи прежней ЖИЗНИ и цепи рождений, получившие в то время особо широкое распространение, стали своеобразным сюжетоформирующим фактором в поздних сборниках удивительных историй.

Было бы, однако, неверно думать, что все авторы ставили себе целью показать на ярких, занимательных примерах справедливость даосских или буддийских идей. Были среди них и рационалисты-конфуцианцы, которые составляли свои сборники примеров, доказывающих несостоятельность религиозных воззрений. Известно, например, что в VI веке художник Дай Куй составил целую книгу примеров, опровергающих учение о воздаянии. Он собрал истории, которые показывали, что люди, совершавшие добрые дела, не были вознаграждены, а дурные - не понесли наказания. Истые конфуцианцы в принципе всегда хорошо помнили слова Конфуция, который отказался говорить о духах и чудесах, но в эти времена завет древнего мудреца был явно "нарушен", так как большинство образованных в конфуцианском духе литераторов (другого образования в старом Китае и не существовало) наперебой старались доказать, что истории о духах это не пустые выдумки.

Живший в начале IV века историограф царства Цзинь по имени Гань Бао прямо так и писал в предисловии к составленному им сборнику "Записок о поисках духов", что "даже и написанного ранее вполне достаточно для доказательства, что существование духов не ложь". О написанном ранее он упоминает потому, что многие из приведенных в его книге рассказов о чудесах он просто выбрал из предшествующей литературы.