Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4.

Проплакав почти всю ночь, Ооикими почувствовала себя совсем больной и, пройдя во внутренние покои, легла рядом с младшей сестрой, которая пребывала в крайнем недоумении, ибо что-то весьма странное почудилось ей в перешептываниях дам. Обрадовавшись сестре, Нака-но кими набросила ей на плечи свое ночное платье, и тут повеяло таким знакомым ароматом… «Значит, это правда», — подумала она, вспомнив сторожа, но, жалея сестру, не стала ее ни о чем расспрашивать и притворилась спящей.

Гость же призвал к себе старую Бэн и долго беседовал с ней. Затем, оставив короткое письмо для старшей госпожи, в котором не содержалось и намека на нежные чувства, уехал.

Ооикими готова была сгореть со стыда. «К чему было поддерживать этот глупый разговор о тройных узлах? Сестра могла подумать, что я и сама не прочь сократить расстояние меж нами до одного хиро» [3] ...сократить расстояние меж нами до одного хиро. — Намек на песню «Девочка с прической агэмаки» (см. кн. «Приложение», с. 105). Хиро — мера длины (1,81 м). . Сказавшись больной, она весь день оставалась в своих покоях.

— Но ведь скоро должны начаться поминальные службы… — возроптали дамы. — А кто, кроме вас, может проследить за тем, чтобы ничего не было упущено?

— Сейчас не время болеть.

Нака-но кими, закончив плести шнуры для мешочков с благовониями, тоже пришла к сестре.

— У меня не получается украшение, — пожаловалась она. Дождавшись темноты, Ооикими встала, чтобы помочь ей. Тут принесли письмо от Тюнагона, но девушка: «Мне с утра что-то нездоровится» — сказав, поручила написать ответ дамам.

— Это невежливо! — ворчали они. — В ваши годы следует быть разумнее.

Подошел к концу срок скорби. Когда-то сестры думали, что и на миг не переживут отца, а между тем протекло уже столько дней и лун. Сетуя на свою злосчастную судьбу, они заливались слезами, и больно было смотреть на них.

Сняв черные платья, ставшие привычными за эти долгие луны, девушки облачились в светло-серые, [4] Сняв черные платья... девушки облачились в светло-серые... — Когда официальный срок траура кончался, близкие покойного, если скорбь их была особенно велика, еще некоторое время носили серые платья. и как же они им оказались к лицу! Особенно хороша была Нака-но кими, которой красота к тому времени достигла полного расцвета. Ооикими попечительно присматривала за тем, чтобы волосы младшей сестры были всегда тщательно вымыты и причесаны, и, любуясь ею, забывала о своих печалях. О, если б удалось осуществить задуманное! Разве устоит Тюнагон, увидев Нака-но кими вблизи? Не имея рядом никого, кому можно было бы доверить заботы о сестре, Ооикими сама, словно мать, ухаживала за ней.

Так и не дождавшись Долгой луны, на которую дочери покойного принца должны были снять одеяния скорби, ставшие для него столь досадной помехой, Тюнагон, выбрав благоприятный день, снова приехал в Удзи.

Он сразу же послал старшей госпоже записку, прося разрешения встретиться с ней, но Ооикими ответила отказом, сославшись на нездоровье.

— Я надеялся, что вы будете снисходительнее, — настаивал он. — Подумайте, что скажут дамы?

— Срок скорби подошел к концу, но сердце так и не обрело покоя, — отвечала она. — Мне слишком тяжело, и я не в силах говорить с вами…

Обиженный ее отказом, Тюнагон призвал к себе госпожу Бэн.

Прислуживающие девушкам дамы, сетуя на свою злосчастную судьбу, уповали только на Тюнагона. Более всего на свете желая, чтобы их госпожа переехала в другое, достойное ее звания жилище, они сговорились провести гостя в ее покои. Ооикими, не зная, что именно они замышляют, все же понимала, что ей следует быть настороже. «Тюнагон приблизил к себе Бэн, — думала она, — и их взаимная доверенность умножается с каждым днем. Боюсь, что эта особа ни перед чем не остановится, лишь бы угодить ему. Даже в старинных повестях не бывает такого, чтобы женщина произвольно располагала своей участью. Слишком многое зависит от прислуживающих ей дам, а им-то я и не могу доверять». В конце концов она решила, что, если Тюнагон будет настаивать, она пошлет вместо себя младшую сестру. «Он никогда не оставит женщину, с которой свяжет его судьба, — думала Ооикими, — даже если она не оправдает его ожиданий. А сестра так хороша, что, увидев ее, он сразу же забудет обо мне. Правда, до сих пор он не оказывал ей никакого внимания, но скорее всего он просто боится стать предметом пересудов».

Понимая, сколь дурно вынашивать подобные замыслы втайне от Нака-но кими, и хорошо представляя себе, каково было бы ей самой, окажись она на месте сестры, Ооикими решила поговорить с ней.

— Надеюсь, ты помнишь, — начала она, — как часто отец говорил, что мы должны беречь свое доброе имя, даже если ради этого нам придется прожить всю жизнь в одиночестве. Мы виноваты уже в том, что с малолетства были путами на его ногах и мешали ему обрести душевный покой. Поэтому я считаю своим долгом выполнить хотя бы его последнюю волю. Право же, одиночество нисколько не страшит меня, но мне надоели постоянные упреки дам, которые, словно сговорившись, обвиняют меня в чрезмерной суровости. Должна признать, что в одном я готова с ними согласиться. Я не имею права обрекать тебя на столь беспросветное существование. О, когда б я могла создать тебе достойное положение в мире! Большего я не желаю.

— Но разве отец имел в виду только тебя? — недовольно возразила Нака-но кими, не совсем понимая, к чему клонит сестра. — По-моему, он больше боялся за меня, полагая, что я по неопытности своей скорее могу впасть в заблуждение. Неужели ты не понимаешь, что единственное наше утешение — всегда быть вместе, только тогда мы не будем чувствовать себя одинокими.

«Увы, она права!» — растроганно подумала Ооикими.

— Ах, прости меня, — сказала она. — Я сама не знаю, что говорю. Дамы выдумывают обо мне разные нелепости…

И, не договорив, она замолчала.

Темнело, но Тюнагон не спешил уезжать. Ооикими совсем растерялась: «Что он задумал?» Вошла Бэн с посланием от гостя и принялась выговаривать ей за жестокость, не имеющую, по ее мнению, оправдания. Но девушка лишь молча вздыхала. «Как же мне быть? — думала она. — Будь у меня отец или мать, мне не пришлось бы самой о себе заботиться. Но, видно, такая уж у меня судьба. «Сердце, увы, не вольно…» (114). И я не первая. Возможно, мне и удалось бы избежать огласки, но дамы… Они так самонадеянны и так убеждены в том, что союз с Тюнагоном — лучшее, на что я могу рассчитывать. Но правы ли они? Боюсь, что они и сами не очень хорошо разбираются в житейских делах и просто хватаются за первую возможность…»

Так, дамы, казалось, не остановились бы и перед тем, чтобы силой тащить ее к Тюнагону. Возмущенная и раздосадованная, Ооикими хладнокровно слушала их упреки и упорно молчала. Младшая сестра, всегда и во всем согласная со старшей, к сожалению, была еще неопытнее и не могла помочь ей советом. Поэтому Ооикими, сетуя на горестную судьбу, старалась не выходить из своих покоев.