Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4.

— Но кто ты, назови себя! — взывали к нему, однако потому ли, что силы посредника иссякли, или по какой другой причине, но только больше монахам не удалось добиться ни слова.

Больная между тем постепенно приходила в себя. Осмотревшись, она увидела вокруг незнакомых монахов — старых, сгорбленных, и сердце ее заныло от страха и одиночества. Наверное, точно так же чувствовал бы себя человек, заброшенный в неведомые, чужие края. Она попыталась вспомнить, кто она и что с нею случилось, но, увы, память ее не сохранила ни имени, ни названия места, где она жила. Она смутно помнила, что, решив положить предел своим несчастьям, сделала последний, отчаянный шаг… Но куда же она попала? Ценой поистине нечеловеческих усилий ей удалось наконец восстановить в памяти тот давний вечер. Она вспомнила, что горько плакала, терзаемая какой-то тайной горестью, и так велико было ее отчаяние, что, когда все улеглись, она тихонько отворила боковую дверь и выскользнула из дома. Дул неистовый ветер, волны с грозным плеском бились о камни. Дрожа от страха и не помышляя уже ни о прошлом, ни о грядущем, она присела на край галереи. Она не понимала, куда идет, но одна мысль о возвращении повергала ее в отчаяние. Она решила умереть, и отступать было поздно. «Хоть бы меня проглотил какой-нибудь демон, — молила она. — Все что угодно, только не быть обнаруженной здесь. Какой позор!» Тут откуда-то появился красивый мужчина, подошел к ней и сказал: «Идите за мной». Помнится, он взял ее на руки. У нее мелькнула мысль: уж не принц ли это, и она лишилась сознания. Кажется, человек этот отнес ее в какое-то незнакомое место, а сам исчез. Она горько плакала, огорченная тем, что ей так и не удалось осуществить своего намерения… Больше она ничего не помнила. Судя по тому, что говорили окружавшие ее люди, с того дня прошло довольно много времени. Неужели им пришлось так долго ухаживать за ней? Какой позор! «О, зачем меня вернули к жизни!» — сетовала она и не брала в рот ни капли целебного отвара, хотя даже в те дни, когда она лежала в беспамятстве, монахине удавалось иногда кормить ее.

— О, почему вы разбиваете мои надежды? — плача, говорила монахиня, ни на шаг не отходившая от ее ложа. — Я так радовалась, что вам лучше, ведь столько дней подряд вы метались в жару…

Удивительная красота помогла женщине снискать расположение окружающих, и они охотно ухаживали за ней. Она же по-прежнему мечтала о смерти, но, несмотря на все испытания, жизненные силы ее не иссякли, и скоро она начала поднимать голову и перестала отказываться от угощения. Правда, как это ни странно, она и теперь продолжала худеть. Монахиня с нетерпением ждала полного выздоровления, и каково же было ее разочарование, когда, едва оправившись, больная стала просить:

— Позвольте мне принять постриг… Только тогда я смогу жить.

— Но при вашей красоте… Как можно?

В конце концов Содзу пришлось принять у нее пять первых обетов и выстричь небольшую прядь волос на темени. Разумеется, она рассчитывала на большее, но, привыкшая во всем покоряться воле старших, не решилась настаивать.

— Что ж, пока достаточно и этого, — заявил Содзу, — теперь надобно помочь ей восстановить подорванные недугом силы.

И, не задерживаясь, он удалился в горную обитель.

«Вот и сбылся мой сон», — радовалась монахиня. Она помогла женщине сесть и принялась собственноручно расчесывать ей волосы. Как это ни странно, они почти не запутались за время болезни и теперь, когда монахиня распустила их, упали тяжелой блестящей волной. В доме, где жили женщины, чьи седые пряди напоминали о том, что до ста лет им одного лишь не хватает (503), эта прелестная особа казалась спустившейся с небес феей, и монахини смотрели на нее со страхом и восхищением.

— Почему вы не хотите поделиться со мной своими горестями? — настаивала монахиня. — Разве вы не понимаете, как близко к сердцу я принимаю все, что вас касается? Скажите же, кто вы, откуда и как попали сюда?

— Очевидно, несчастья, выпавшие мне на долю, лишили меня памяти, — ласково ответила женщина. — К сожалению, я ничего не помню. Только очень смутно видится мне вечерний сад, я сижу на галерее, думая о том, как бы навсегда уйти из этого мира, и вдруг из-за большого дерева перед домом появляется какой-то человек и увлекает меня за собой. Остального, несмотря на все старания, я не могу вспомнить и даже не знаю, кто я. О, я хочу одного — чтобы люди забыли о моем существовании, — добавила она, и слезы покатились у нее по щекам. — Только бы никто не узнал, где я.

Видя, что женщине неприятно говорить о прошлом, монахиня не стала ее расспрашивать. Случившееся казалось ей чудом. В самом деле, ей повезло едва ли не больше, чем старику Такэтори, [77] Старик Такэтори — герой повести IX в. «Такэтори-моногатари». нашедшему когда-то деву Кагуя. «Но вдруг и она исчезнет?» — думала монахиня, и сердце ее тревожно сжималось.

Старая монахиня принадлежала к довольно знатному семейству. Ее дочь была супругой влиятельного сановника, когда же он скончался, сосредоточила попечения свои на единственной дочери. Соединив ее узами брака с юношей из благородного семейства, она окружила зятя нежными заботами, но, увы, прошло совсем немного времени, и дочь ее скончалась. Не снеся постигших ее несчастий, сестра Содзу решила переменить обличье и поселиться где-нибудь в горах, вдали от мирской суеты. Изнывая от тоски и одиночества, она мечтала найти кого-нибудь, кто заменил бы ей горячо любимую дочь, и вот совершенно неожиданно мечта ее осуществилась: ей ниспослана была эта прелестная особа, едва ли не превосходившая умершую и красотой и дарованиями. Разве это не чудо? Монахиня жила словно во сне, не в силах поверить в свое счастье. Несмотря на преклонный возраст, она была все еще красива, ее тонкие, нежные черты носили на себе отпечаток несомненного благородства.

Здесь, в Оно, ничто не напоминало женщине о ее прежнем жилище, даже ручей в саду журчал ласковее. Изящная простота строений, прекрасно подобранные цветы и деревья — во всем сказывался безупречный вкус хозяйки дома.

Скоро наступила осень. Мрачные, темные дни располагали к унынию. Пришла пора срезать рис в поле у ворот, и молодые служанки, подражая деревенским девушкам, пели песни и веселились. Пронзительная трескотня трещоток забавляла женщину, пробуждая в душе воспоминания о восточных землях…

Усадьба, где жили монахини, была расположена чуть дальше того «окутанного вечерним туманом» жилища, которое когда-то принадлежало матери принцессы Отиба. Одна стена его примыкала к склону, вокруг был сосновый бор, и в эту осеннюю пору ветер заунывно стонал в кронах сосен. Дни тянулись однообразно и тоскливо, все свое время монахини посвящали молитвам и обрядам. Когда выдавались светлые лунные ночи, сестра Содзу играла на китайском кото, а ее наперсница, дама по прозванию Сёсё, вторила ей на бива.