Ашвагхоша - Жизнь Будды

Надел он, и вошел он

В дающий муку лес».

Услышав, что царевич

Отшельник стал теперь,

Кругом все дивовались,

Изведав странность дум.

И тяжело вздыхали,

И плакали они,

И так один другого,

Дивяся, вопрошал:

«Что целесообразно

Нам ныне предпринять?»

И сразу все вскричали:

«Мы поспешим за ним.

Телесная основа

Ослабнет у кого,—

Весь остов умирает,

И отлетает дух.

Так наша жизнь — царевич,

И наша жизнь ушла,—

Как это пережить нам

И как нам дальше жить?

Сей город, что прекрасен

Среди своих холмов,

Сии леса и рощи

На городских холмах,—

Все прелести лишилось,

И опустело все,

Как будто это мертвый,

И точно это труп».

И, тщетно ожидая,

Что он вернется к ним,

Спешили на распутья

И ждали у дорог.

Не знали, что царевич,

Потерян или жив,

И всячески скорбели,

И стон стоял кругом.

«Смотрите! — говорили,—

Как Чандака идет,

Как медленно идет с ним

И белогривый конь.

Царевич, верно, умер,

Царевича уж нет».

К печали прибавлялась

В сердцах еще печаль.

И Чандака, как пленный,

Влекомый пред царя,

Вошел в дворец — с глазами,

Ослепшими от слез.

Тогда, взглянув на Небо,

Он громко восстонал,

Заржал и белогривый,

Услышать — скорбь одна.

Все кони на конюшнях,

Все птйцы, звери все,

Услышав это ржанье,

Ответили ему.

Все думали: «Царевич

Вернулся во дворец».

Царевича не видя,

Сдержали возглас свой.

И женщины, что ждали

Там сзади во дворце,

Услыша эти ржанья

И крик зверей и птиц,—

Болезненные тени,

Приподняли тела,

Без всяких чарований,

Как звездочки во мгле.

Их волосы — все сбиты,

Их лица — желтый цвет,

Иссохли рты и губы,

Нечисты их тела,

Нечисты и немыты,

Нет силы для прикрас,

Разорваны одежды,

Веселья в лицах нет,—

Разбойник так бывает

Запачкан, загрязнен.

Вон Чандака, он плачет,

Вон конь, и он в слезах,

А жданный, а желанный

Сокрылся, не пришел.

И поднялось рыданье,

Вознесся дружный вопль,—

Так плачут об умершем.

Металися они,

Как стадо, потерявших,

В грозу свой путь, быков.

Праджапати Готами,

Услыша о беде,

Без чувств упала наземь,

Как сломанная вся.

Так вихрем сумасшедшим

Крушится вдруг платан

И падает на землю

Всей золотой листвой.

И снова, услыхавши,—

Отшельник сын ее,—

Вздыхала безутешно

И думала она:

«Увы, что эти кудри,

Где каждый волос — луч,

И вольный и блестящий

Иль связанный в венец,—

Увы, что эти кудри

Обрезаны теперь,

Нисброшена корона,

Повержена в траву!

Покатые те плечи,

Походка — поступь льва!

Сверкающие очи,

Как у царя быков!

Сияющее тело,

Как золотой отлив!

И этот голос Брамы,

И эта сила-грудь!

Достоинства такие

Имея, ты ушел

И в лес вступил, который

Дает печаль и скорбь.

Для мира что ж осталось,

Когда потерян им

Такой, средь всех единый,

Святой и добрый царь?

Подумать, эти ноги,

Что нежной белизной

И гибкостью подобны

Лилейному цветку,

Ступать по камню будут,

По терниям, шипам!

О, как это возможно

Им будет так ступать?

Воспитан и воскормлен

В сохранности дворца,

Омыт водой душистой,

В тончайшее одет,

Избранность ароматов

Приявши телом всем,—

А ныне в стуже ветра,

В сырой ночной росе!

Он где же зябким утром

Найдет себе покой?

Где отдых он отыщет

В полдневный жаркий зной?

О, цвет среди родимых,

Прибежище для всех,

Отыскиваем всюду

И всеми вознесен,—

Зачем неосторожно

Ты сделал так, что вот

Забрезжит день — и должен

Ты попросить поесть?

На ложе на царевом

Привыкший почивать,

В часы, когда не спал ты,

Лишь знавший блеск услад,—

Как вынесешь пустыню

И горы и леса,

Как будешь возлежать ты

На той траве сырой!»

Так думая о сыне,

Сидела на земле.

И женщины из свиты

Приподняли ее

И слезы осушали

На горестном лице.

Другие же, тоскуя,

Печали предались,

Недвижные от скорби,

Со скованным умом,

Как будто на картине

Сидели так они.

Ясодхара грустила,

Так Чандаку браня:

«Он где ж теперь, он где же,

Кто здесь в уме всегда?

Ушли вы вместе, двое,

При вас был третий, конь,—

Один с конем вернулся

Лишь ты, а где же он?

Все сердце износилось

0т, боли и тоски,

Тревога в нем и мысли,

Нет отдыха ему.

Обманчивый товарищ!

Неверный человек!

Лихой кователь злого!

Усмешка под слезой!

Изменник ты, изменник,

Как уходил, был с ним

И без него вернулся,

То был коварный план.

Ты только друг по виду,

В душе ты злейший враг!

Являешь свет и нежность,

Затаивая тьму!

И ныне дом весь царский

Так сразу сокрушен,

И царственные эти

Здесь женщины скорбят!

И их печаль безмерна,

Тускнеет красота,

Загрязнены их лица,

Их щеки — путь скорбей!

Когда б царица Майя

Была теперь жива,

На нем одном покоясь,

Как горы на земле,—

Узнавши, что случилось,

Она бы умерла.

Какой удел печальный

И как его снести!»

С конем заговоривши,

Промолвила она:

«И ты, несправедливей!

Как может это быть,

Чтоб, взяв его, увез ты,—

Как вор во тьме ночной,

Жемчужину похитив,

Бежит проворно с ней!

Когда скакал ты в битвах,

Ни стрелы, ни мечи

Тебя не устрашали,

Ни быстрый свист копья!

Теперь же, как преступен

И ветреней твой нрав,

Мою похитил душу,

Ценнейший самоцвет!

О, ты не конь, ты только

Ползучая змея,

И я тебе не верю,

Когда ты так скорбишь!

Теперь ты ржешь печально,

И всюду этот вопль;

Как милого украл ты,

Зачем же ты не ржал?

Когда б тогда заржал ты

И все бы во дворце

Проснулись,— этой скорби

Не знали б мы теперь».

И Чандака, услышав

Те горькие слова,

Вобрал в себя дыханье,

Собой он овладел,

С лица отер он слезы

И, руки сжав, сказал:

«Молю тебя, послушай,

Дай оправдаться мне,

Да не войдем в опалу

Ни я, ни белый конь.

Не порицай, прошу, нас,

Не гневайся на нас,

Вины мы не свершали,

Велели Боги так.

Почтительно хранил я

Веление царя,

Но Боги устремили

Его на путь пустынь,

И ревностно погнали

Они вперед коня.

С дыханием притихшим

Он мчался на крылах,

Едва земли касаясь,

Беззвучно он летел!

Ворота городские

Открылись перед ним!

Пространство было в светах,

Озарено собой!

То Боги совершили.

И что бы значил я?

И что моя ecть сила

В сравненьи с силой их?»

Ясодхара, услыша

Правдивые слова,

Почувствовала в сердце

Особенную мысль.

Что Боги совершают,

Свершение есть их,