Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 2

Несмотря на все сказанное им при расставании, Вступивший на Путь то и дело присылал в столицу гонцов, проявляя немалый интерес к нынешним обстоятельствам жизни дочери. Иногда полученные известия удручали его, иногда радовали, заставляя сознавать, сколь велика оказанная ему честь.

Тем временем скончался Великий министр. Много лет подряд был он опорой мира, и все, начиная с Государя, оплакивали эту утрату. Даже когда совсем ненадолго отходил он от дел, Поднебесная приходила в волнение, а теперь… О да, многие скорбели, вспоминая о нем, и в первую очередь Гэндзи. Помимо горя испытывал он и крайнюю озабоченность, ибо если раньше, перепоручая Великому министру многие дела, имел довольно досуга, то теперь все бремя государственных дел легло на его плечи. Разумеется, Государь был разумен не по годам, и ничто не мешало доверить ему правление миром, однако рядом не оказалось человека, достойного стать Высочайшим попечителем. Поэтому, не зная, кому передать свои обязанности, Гэндзи с сожалением думал о том, что теперь ему будет еще труднее удовлетворить свое давнишнее желание.

В поминальных обрядах он принимал даже более деятельное участие, чем сыновья и внуки ушедшего.

Тот год был ознаменован всяческими несчастьями. Во Дворце стало неспокойно, и у людей рождались самые мрачные предчувствия. Немало происходило воздушных и небесных явлений, приводивших всех в ужас: то луна, солнце и звезды начинали сверкать устрашающим блеском, то на небе возникали какие-то причудливые облака. В сведениях, представляемых Государю различными предсказателями, содержалось много непонятного и зловещего. Один лишь министр Двора догадывался о причинах, и тревожные мысли неотступно преследовали его…

Вступившая на Путь Государыня уже с весны испытывала некоторое недомогание, а поскольку на Третью луну ее состояние резко ухудшилось, решено было провести церемонию Высочайшего посещения.

Когда уходил из мира его отец, Государь по малолетству своему многого не понимал, теперь же такая глубокая скорбь отражалась на лице его, что у Государыни больно сжималось сердце.

– Я давно знала, что вряд ли переживу этот год, – слабым голосом говорила она. – Но поскольку состояние моего здоровья не внушало опасений, не стала заказывать дополнительных молебнов, тем более что, показывая свою осведомленность о сроках собственной жизни, неизбежно навлекла бы на себя попреки и подозрения. Я много раз собиралась наведаться во Дворец, дабы спокойно побеседовать с вами о былых днях, но, к сожалению, мое самочувствие редко бывает достаточно хорошим. И я в унынии влачу дни…

В том году ей исполнилось тридцать семь лет, но казалась она совсем молодой, словно только что приблизилась к расцвету. Глядел на нее Государь, и сердце его разрывалось от жалости и печали. «В нынешнем году ей следовало вести себя особенно осторожно [5], а я, как ни тревожило меня ее постоянное недомогание, все же не сумел настоять на том, чтобы были приняты чрезвычайные меры…» – сокрушался он и, словно желая наверстать упущенное, заказывал новые и новые молебны.

Весьма обеспокоен был и министр Гэндзи, который до сих пор не придавал особенного значения состоянию Государыни, зная, что в последнее время ей довольно часто нездоровилось.

Время Высочайшего посещения ограниченно, и скоро Государь собрался уезжать. Печально было у него на душе. Измученная болями, Государыня почти не могла говорить, в голове же у нее теснились тягостные мысли. «Высоким оказалось мое предопределение, – думала она, – ни одна женщина в мире не была окружена большей славой, но и страданий таких не выпадало на долю никому».

Ее мучения усугублялись полным неведением Государя, которому и не пригрезилось ни разу… Глядя на него, она не могла избавиться от ощущения, что ее душе суждено быть вечно привязанной к этому миру.

Министр, о пользе государства радеющий, скорбел и о том, что один за другим уходят люди, столь необыкновенными достоинствами отмеченные. Имея, кроме того, свои тайные причины для тревоги, он заказывал все молебны, которые только можно было заказать. Желая непременно еще раз поговорить с Государыней о делах давно минувших дней, Гэндзи приблизился к стоящему перед ее ложем занавесу и стал расспрашивать прислужниц о состоянии госпожи. Прислуживали ей самые близкие дамы, и отвечали они весьма обстоятельно.

– Все эти луны госпожа испытывала постоянное недомогание, но ни на миг не забывала о молитвах. Должно быть, именно это и подорвало ее силы…

– В последнее время она отказывается даже от самой легкой пищи, на плоды «кодзи» [6]и то смотреть не хочет. Похоже, что надеяться больше не на что, – жаловались они, обливаясь слезами.

– Я всегда была искренне признательна вам за то, что, выполняя волю покойного отца, вы неустанно печетесь о благе Государя, и лишь терпеливо ждала случая, чтобы высказать вам свою благодарность. Я очень сожалею, что мне не удалось этого сделать, а теперь…

Она говорила совсем тихо, и Гэндзи с трудом разбирал слова. Не имея сил отвечать, он молча плакал, и больно было смотреть на него.

«Нельзя поддаваться слабости!» – спохватился он наконец, подумав, что своим видом может внушить подозрения окружающим, но слишком велико, поистине беспредельно, было его отчаяние. Право, даже если бы он никогда не испытывал по отношению к Государыне ничего, кроме самого обыкновенного дружелюбия, он вряд ли остался бы теперь равнодушным. Но, увы, жизнь неподвластна человеческой воле, и не было средств удержать ее в этом мире.

– Возможности мои не так уж и велики, но я всегда старался делать все, что в моих силах, дабы Государю было на кого опереться. Я еще не успел оправиться от тяжкого удара, каким стала для меня кончина Великого министра. А если и вы… Все мои чувства в смятении, боюсь, что мне тоже недолго осталось жить в этом мире.

Не успел Гэндзи договорить, как ее не стало – словно погас светильник. Право, можно ли описать его горе словами?

Даже среди особ, которые вправе называться благородными, Государыня выделялась истинно всеобъемлющей душевной чуткостью. Бывает так, что люди влиятельные, используя свое положение в мире, невольно становятся причиной несчастий других людей, но Государыню никак нельзя было в том упрекнуть. Напротив, она всегда отказывалась от своих преимуществ, если они могли иметь следствием какие бы то ни было лишения или беды. В мире всегда, начиная с мудрых веков древности, находились люди, стремившиеся превзойти друг друга в роскоши и необычности пожертвований в храмы. Государыня же, не имея к тому склонности, просто предоставляла на храмовые нужды определенную часть унаследованного ею имения, ежегодного жалованья, приношений, доходов с поместий и прочих средств, которыми она располагала. Пожертвования эти свидетельствовали о подлинной глубине ее помышлений. Поэтому даже самые невежественные горные монахи оплакивали ее.