Джованни Боккаччо - Декамерон. Пир во время чумы

Не забудем Боккаччо-дидактика: «Декамерон» рассчитан на дам, которые найдут в нем не только удовольствие, но и «полезный совет»; последняя фраза «Декамерона» прямо говорит о пользе: «А вы, милые дамы, пребывайте, по Божьей милости, в мире, поминая меня, если, быть может, какой-нибудь из вас послужило на пользу это чтение». Что наставительному элементу своей книги Боккаччо придавал не последнее значение – в этом нельзя сомневаться. Рассказы каждого дня отвечают известным рубрикам, обобщающим их содержание, как бы ввиду вопросов, которые может поднять не их фабула, а их жизненная сущность: «о тех, кто после разных превратностей и сверх всякого ожидания достиг благополучной цели», «о тех, чья любовь имела несчастный исход», «о том, как после разных печальных и несчастных происшествий влюбленным приключилось счастье», «о великодушии». У такого дидактика, как Франческо да Барберино в его «Del Reggimento е dei costumi delle donne», в латинском комментарии к «Documenti d’Amore» и, вероятно, в утраченных «Fiori di novelle» соображения учительного свойства предшествовали рассказам, которые являлись как бы наглядным прикладом общего места; в «Декамероне» оно едва намечено в теме, избранной для рассказов каждого дня, и более вытекает из них, чем их приготовляет. Для этого Боккаччо пользуется всяким удобным случаем: не только речи его героев, иногда развитые в целях риторизма, полны назиданий и общий суждений, но сами собеседники морализуют по поводу рассказываемого ими, обсуждают чужие повести, начинают свои новеллы постановкой какой-нибудь житейской истины, сетуют или смеются над приключениями, хвалят или порицают, и эти суждения определяют настроение следующего рассказчика, между новеллами протягивается, несмотря на их иногда случайный подбор, живая идеальная связь. Темы представляются разнообразные: в введении и заключении 1-й новеллы 1-го дня Памфило говорит о «тайнах божественных помыслов», попускающих грешника быть орудием спасения, – и о спасительности веры, во 2-й – Неифила рассуждает о благости божьей, терпящей недостатки служителей церкви и тем паче свидетельствующей о своей непреложности, что и иллюстрируется отрицательными впечатлениями жизни при римской курии, вынесенными евреем Авраамом, как в «Awenturoso Ciciliano» – Саладином. Вопрос о нравственной распущенности духовенства в сравнении с идеалами пастырского и монашеского жития не только дает содержание целому ряду новелл, но вызывает и обсуждения и нарекания, как у Биндо Боники, Пуччи и других. Филострато говорит, по поводу новеллы о флорентинском инквизиторе, «о греховной и грязной жизни клериков», Пампинея – о глупости монахов, соединенной с самомнением, об их ханжестве и попрошайничестве, Филострато сопоставляет их изнеженность с обетами нищеты и целомудрия, и подобные же обличения вложены в уста одного из героев 7-й новеллы III – го дня. Великодушный поступок духовных лиц возбуждает удивление, их «крестовый поход» на семью – и смех и ропот: древнее противоречие идеала и практики, над которым издавна задумывались наблюдатели церковной жизни и издевались средневековые фаблио, разрешая противоречия то смехом, то карой. Так и у Боккаччо: мы хохочем над успехами Мазетто в женском монастыре, над любовной стратегией попов и наивной страдой Алибек, над молитвенными заклинаниями Джьянни Лоттеринги и святоши Пуччо. Надо всем этим смеялись и до Боккаччо: в одной балладе XIV века монахини некой обители являются к службе с тем же непоказанным головным убором, с каким аббатисса Узимбальда, и заключение то же, что и в новелле: пусть все пользуются жизнью, говорит настоятельница; но в восьмой новелле III-го дня торжествует тот же порок, который позорно наказан в новеллах IV, 2 и VIII, 4. Принципиального разрешения нет: рассказчики «Декамерона» не индифферентны, а по-своему религиозны, часто и благоговейно поминают имя Божие, блюдут пятницу и субботу, ходят в церковь. Их религиозность не обрядовая только, она пошла несколько далее эпидермы, но сомнения ее не волнуют: новелла о брате Чиполле – не протест против культа мощей, брат Чиполла – заведомо веселый обманщик; сомнение может возбудить разве освещение, в котором являются чудеса св. Арриго в новелле II, 1, или свеча, поставленная перед статуей св. Амвросия, – «не того, что в Милане»; это, быть может, St. Arnould Rutabuef’ зато чудесная помощь св. Юлиана 18 и вести из чистилища стоят совершенно на точке зрения средневековой шутки, развязно вторгавшейся в известные моменты культа, как фаллофоры в процессии Диониса. В XI веке Христофор Митиленский пишет гимны в честь святых, вошедшие в наши Минеи, и вместе потешается над культом мощей и их почитателями. Такие противоречия в Византии не редкость. Такова была религиозность самого Боккаччо: он смеется и громит, но свято чтит богородицу, собирает мощи, сознательно умалчивает в «De Claris mulieribus» [138] Латинское сочинение Боккаччо «О знаменитых женщинах»; о нем см. Собр. соч., т. VI, стр. 214—236 о христианских святых, в трактате об именитых людях сторожится говорить о папах, и флорентийский архиепископ зовет его человеком благочестивым. Его религиозность – итальянская, реально-пластичная, способная в минуты нравственных сомнений к бешеным страхам, к покаянному исступлению флагеллантов, без того насыщенного любовью мистицизма, которым озарена Катерина Сиенская [139] Катарина Бенинказа (1347–1380), проповедница и писательница, еще при жизни прославленная как святая; в ее письмах оживает аскетическая идея средних веков и все формы средневековой религиозности. , без степенно-рассудочного благочестия, который напоминает в Петрарке не столько средневекового аскета, сколько искусственно-благие лики Дольче [140] Имеется в виду итальянский художник Карло Дольче, или Дольчи (1616–1656) .

Декамерон. Художник – Франц Ксавьер Винтерхальтер. 1837 г.

Другие новеллы дают повод к другим обобщениям: Лауретта рассуждает, как потешные люди старого времени высоко понимали свое общественное призвание, и как низко оно упало; либо говорится о значении снов, о красоте острого слова, о том, как мудрые правители уловляют сердца своих подданных, о благородстве, обусловленном не родом, а доблестью, потому что природа и судьба, прислужницы света, часто «скрывают свои наиболее дорогие предметы под сенью ремесел, почитаемых самыми низкими, дабы тем ярче проявлялся их блеск, когда они извлекут их оттуда, когда нужно». Так должна была ободрять себя поднимавшаяся к самосознанию личность; мы знаем, как рано эта мысль тревожила Боккаччо, и в каких отношениях она развилась.