Софокл - Следопыты

ЭК. 15 — все ркп. дают чтение στέγουσιν — башни «покрывают», «защищают» город; конъектура, введенная Доу в его издание, — στέϕουσιν «увенчивают». В переводе это слово и создаваемый им образ совсем выпали. А. 295 — почти все ркп. дают чтение λέγειν и только две — ϕράζειν. В широком смысле эти глаголы — синонимы; они различаются между собой примерно как русское «говорить» и «молвить», «изрекать». Вполне возможно, однако, что в русском переводе и тот и другой греческие глаголы окажутся переведенными как «молвить» или «сказать». Поэтому в дальнейшем в примечаниях к отдельным трагедиям отмечаются только такие разночтения и конъектуры, которые способствуют пониманию текста и хода мысли автора, насколько оно может быть отражено в русском переводе.

Остается сказать о принятом в этом однотомнике порядке размещения трагедий. Наиболее естественной была бы хронологическая их последовательность, чему, однако, мешает отсутствие документальных данных о времени постановки пяти трагедий из семи. С другой стороны, и русскому читателю несомненно удобнее пользоваться текстом трагедий, относящихся к одному мифологическому циклу, в порядке развития событий в пределах каждого цикла, и в примечаниях в этом случае можно избежать лишних отсылок к еще не прочитанной трагедии. Поэтому было признано целесообразным поместить сначала три трагедии, восходящие к фиванскому циклу мифов («Царь Эдип», «Эдип в Колоне», «Антигона») и по содержанию служащие одна продолжением другой, хотя на самом деле Софокл такой связной трилогии не писал и поставленная раньше двух остальных «Антигона» (ок. 442 г.) оказывается при размещении по сюжетному принципу после «Эдипа в Колоне», созданного в самом конце жизни поэта. Затем следуют три трагедии на сюжеты Троянского цикла («Аякс», «Филоктет», «Электра») — опять в той последовательности, в какой находятся изображаемые в них события. Последней из сохранившихся трагедий помещены «Трахинянки»; к ним присоединяется обнаруженная в довольно крупных папирусных фрагментах драма сатиров «Следопыты», за которой идут отрывки из других не сохранившихся драм.

До начала нашего века из пьесы Софокла «Следопыты» были известны лишь две цитаты по полтора стиха и одно слово, сохранившиеся у позднеантичных авторов. При одной из этих цитат имелось указание, что «Следопыты» были сатировской драмой. Разумеется, строить какие-нибудь предположения о содержании этой драмы было совершенно бессмысленно. Однако именно эти две цитаты оказали неоценимую помощь при идентификации отрывков из папирусного свитка II в. н. э., изданных в 1912 г. в девятом томе Оксиринхских папирусов под Э 1174. От древней рукописи дошло в различной сохранности 16 колонок (с 1-й по 15-ю и 17-я; колонка 16-я не обнаружена) и множество мельчайших фрагментов, к которым полтора десятка лет спустя добавилось еще несколько обрывков, обнаруженных позже (Р. Оху. 17. 1927. Э 2081 а).

За время, прошедшее с момента первой публикации папирусных фрагментов «Следопытов», они были 14 раз переизданы, а число отдельных исследований, им посвященных, перевалило к началу 80-х годов за девять десятков, не считая отведенных им разделов в общих трудах по истории античной литературы, древнегреческого театра и сатировской драмы как жанра. Последнее по времени издание «Следопытов» с обширным аппаратом принадлежит итальянскому ученому Энрико Мальтезе {Sophocle. Ichneutae… / A cura di E. V. Maltese. Firenze, 1982.}, — в нем использованы результаты предшествующей работы над текстом и толкованием пьесы и приводится исчерпывающая библиография трудов по «Следопытам» на западноевропейских языках {В России на появление «Следопытов» сразу же откликнулся Ф. Зелинский. На заседании общества классической филологии и педагогики он уже в том же 1912 г. читал свой стихотворный перевод (Гермес. 1912. Э 15. С. 392—395; ср. в том же журнале (с. 379 сл.) заметку Зелинского «Софокл и Геродот», в которой он предложил более правильное, чем это было в первом издании папируса, чтение ст. 305). Еще через два года Зелинский опубликовал в «Вестнике Европы» (1914. Кн. 1. С. 157—177; Кн. 2. С. 141—159) свой перевод в сопровождении статьи, также вошедшей затем в т. III сабашниковского издания Софокла.}.

Папирусные отрывки «Следопытов» представляют особый интерес именно потому, что до их открытия об аттической сатировской драме приходилось судить по одному «Киклопу» Еврипида, который из трех великих греческих драматургов проявлял к этому жанру наименьший интерес, а его «Киклопу», насыщенному актуальными для времени Еврипида рассуждениями на общественно-политические темы, не хватает, по-видимому, легкости, отличавшей этот вид афинской драмы. Очень славился в древности своими сатировскими драмами Эсхил, но первое представление о них ученый мир получил только в 40-х годах нашего столетия, когда в тех же папирусах из Оксиринха были обнаружены довольно крупные отрывки из нескольких его сатировских драм. Появившиеся за 30 лет до того «Следопыты» уже в значительной мере подготовили почву для оценки новых документов этого жанра.

Сатировская драма V в. является очень специфическим отростком древнегреческого театра. Из драмы сатиров, по свидетельству Аристотеля (Поэтика 4, 1449а), развилась трагедия, после того как забавные сюжеты и озорные сатиры были заменены серьезными темами и возвышенной речью, вложенной в уста легендарных героев прошлого. Как происходил этот процесс, остается во многом неясным, и мнения исследователей на этот счет далеки от единодушия, — несомненно, во всяком случае, что пьеса с участием сатиров, замыкавшая на театральных представлениях драматическую тетралогию, призвана была вернуть зрителей от напряженных переживаний, вызванных тремя трагедиями, в атмосферу весеннего обновления природы, которое и отмечалось празднествами в честь бога Диониса. В те времена, когда трагедии, составлявшие трилогию, были связаны единством содержания (как, например, в большинстве случаев у Эсхила), оно распространялось и на драму сатиров. Так, к «Орестее» Эсхила примыкала сатировская драма «Протей», изображавшая приключения Менелая и его спутников, занесенных бурей при возвращении из-под Трои в Египет. Его же фиванская трилогия завершалась сатировской драмой «Сфинкс», в которой не хищное чудовище загадывало загадку Эдипу, а, наоборот, явившийся в Фивы странник заставлял Сфинкс разгадать его загадку и одерживал в этом соревновании победу.

Какова была в этих случаях роль сатиров, можно догадываться по аналогии с «Киклопом», отрывками из других сатировских драм и памятникам вазовой живописи. Сатиры, по происхождению своему — низшие божества плодородия, сродные нашим лешим, представляли собой на орхестре афинского театра ораву озорных и необузданных детей природы, возглавляемых их предводителем — папашей Силеном. Наибольший интерес они проявляли к вину и женщинам, причем нередко были готовы напасть не только на заблудившуюся в лесу красавицу, но и на самих богинь. Часто они оказывались в плену у какого-нибудь чудовища (так — в «Киклопе») или бога (так — в «Следопытах») и жаждали освобождения, готовые на словах на любые подвиги, но немедленно находившие предлог, чтобы избавиться от мало-мальски опасного поручения. Такими они выведены и в «Следопытах», содержание которых заимствовано в основном из так называемого гомеровского гимна к Гермесу.