Джером Горсей - Записки о России. XVI — начало XVII в.

Мой Паркер, бумага, перо и чернила были изобретены, чтобы писать.
А свободные руки, у которых нет занятий, — писать письма.
По такой причине, уважая твою проверенную любовь,
Если я не напишу тебе о новостях, ты вправе рассердиться и упрекнуть мое перо.
Итак, судьба оттолкнула мой корабль от берега
И заставила меня искать иное царство, невиданное до поры.
Поведение людей я буду описывать
И другие стороны их частной жизни — все то, что странно для нас.
Русские люди полнотелы,
Большинство имеет животы, скрывающие талии [524],
С плоскими головами и лицами, ничего не выражающими,
Но коричневыми из-за близости очага и воздействия воздуха.
У них есть обычай обривать или стричь волосы
На голове. Никто не носит в этой стране вьющихся локонов,
Кроме тех, кто имеет нерасположение от господина своего.
Тогда он больше не обрезает свои волосы, пока его не простят.
Точный знак узнать, кто попал в немилость,
Для каждого, кто видит его, — посмотреть на его голову и сказать: «Это он».
И все это время он позволяет волосам расти,
И никто не смеет из опасения за свою жизнь выказать ему расположение [525].
Одежда их невесела и неприятна для глаз.
Шапка возвышается над головой, она торчит очень высоко.
Колпак [526]называют они ее.
Они совсем не носят брыжи.
Знать имеет воротники, украшенные жемчугом, рубашка [527]называют.
У русских длинные рубахи, они их вышивают по низу
И на рукавах цветными шелками на ширину более двух дюймов.
Поверх рубахи надевают одежду-жакет
Под названьем однорядка [528]; вокруг толстой талии завязывают
Свои портки [529], на место славных бриджей.
Одежда вся из льна, нет никаких вариантов.
Пару вязаных носков, чтоб сохранить тепло,
Вместе с башмаками носят в России; их каблуки подбиты
Пластинками железа, а носок заострен.
Поверх всего надевается шуба [530]меховая, так ходят русские.
Пуговицы на шубе — по положению:
У кого из шелка и серебра, а у беднейших
Нет вовсе шуб, они носят большие одеяния,
Закрывающие их до икр, которые зовутся армяк [531]—
Так одеваются у русских [532]. Богатый ездит верхом
От места к месту, его слуга, следуя за ним, бежит рядом.
Казак [533]носит свой войлок, предохраняющий от дождя.
Их уздечки не столь нарядны, а седла и совсем просты.
Удил нет, а только везде уздечки, седла сделаны из березы.
Они сильно напоминают шотландские седла,
Имеются на них широкие попоны, хранящие колени
От лошадиного пота; подстилки стелют намного длиннее
И шире наших. Они используют во время войн короткие стремена.
Так, когда русского преследует жестокий враг,
Он ускачет прочь и, неожиданно повернувшись, поражает со его из лука [534].
Я бы не смог так изогнуться в седле, как он,
Да к тому же и поразить врага, который его преследует.
Их луки очень коротки, сильно напоминают турецкие,
Они сделаны из сухожилий и березы очень ловко.
Маленькие стрелы с острыми наконечниками бывают беспощадны, как молнии.
Пущенные из этих луков, они не дадут спастись [535].
Они редко подковывают лошадей, если только не используют их
Как почтовых по зимним дорогам. Тогда, чтобы они не скользили,
Они подковывают их тонкими подковами [536]с шипами и едут.
Лошади в этой стране хорошо проходят 80 верст [537]в день
И все без шпор. Однажды их пришпорят, и они скачут.
Но если они не едут, то русский вынет кнут
И бьет их по ребрам. Хотя все они обуты в сапоги.
Но во всей стране ты не увидишь пары шпор.
Обычная игра здесь — шахматы, простейшее желание
Делать шах и мат, практикой достигли они искусности [в игре] [538].
Еще они играют в кости, как кутилы; самые бедные жулики
Сядут даже в открытом поле, чтобы обыграть.
Их игральные кости очень маленькие, наподобие таких же,
Какие мы имеем. Он их поднимет, бросит через большой палец,
Но не трясет ни йоты; они подозрительны в игре,
И все же, я полагаю, у них отсутствует искусство, свойственное этой игре.
За игрой, если нет серебра, в ход пойдут седла, лошади и все,
Любая другая вещь идет за серебро, хотя бы и за ничтожную цену [539].
Так как ты любишь играть, друг Паркер, поэтому
Я желаю тебе поскорее утомиться, проводя в игре целые дни.

Но ты мне кажешься лучше сейчас, вдали от дома, я знаю,
Ты не захочешь бездельничать долго среди таких невежд.
Итак, судите сами, друзья, какую мы имели жизнь,
Что около морозного полюса мы были бы рады проводить тяжкие дни,
Чем на такой дикой земле, где законы не властны,
Но все зависит от воли короля — убить или помиловать,
И это — без всякой причины; на все то воля божья [540].
Но какое дело нам до королей? Не следует трогать святых.
Постигни остальное сам и подумай, какую жизнь они ведут,
Там, где страсть является законом, где подданные живут в постоянном страхе,
Где лучшие сословия не имеют надежной гарантии
В сохранности земель, жизней, а неимущие расплачиваются кровью.
Все пошлины идут в распоряжение князя,
И весь доход поступает и идет королевской короне [541].
Боже правый! Я вижу, что ты задумался над тем, что я сказал сейчас.
Но это правда; нет выбора, и все преклоняются перед волей князя.
Так Тарквин правил Римом [542], как ты прекрасно знаешь,
И какова была его судьба, я думаю, ты помнишь сам.
Где забота о всеобщем благе покоится лишь на подчинении,
А страсть является законом, там правление должно со временем прийти в упадок,
Необычность этого места такова, что, постоянно видя непонятное,
Я все равно не смог бы, был бы не в силах описать каждый частный случай.
Холод исключительный, люди грубы, князь полон коварства,
Государство столь переполнено монахами, монашками, священством на каждом углу,
Женщины развращены, храмы забиты идолами,
Оскверняющими то, что должно быть свято, обычаи столь странны,
Что, если бы я описал все это, боюсь, мое перо сломалось бы.
Короче, я скажу, что никогда не видел государя, который бы так правил,
Людей, столь окруженных святыми, но диких и низких.
Свирепые ирландцы так же цивилизованы, как эти русские;
Трудно сказать, кто лучше из них, и те, и другие кровожадны, грубы и слепы.
Если будешь ты мудрым, как твое искусство, и доверишься мне —
Живи тихо дома и не жаждай увидеть эти варварские берега.
Ничего хорошего не открывается тому, кто ищет и находит не лучшее.
Тот народ не узнает лучших гражданских порядков, где господь не дарует свою благодать,
И, будучи действительно больны, они заслуживают господней милости,
Поскольку ни любовь, ни трепет пред его уверенной десницей
Не избавят от мучений тех, кто в тисках
Своих грехов ставит на первое место лишь развлечения.
Пока, друг Паркер, если ты хочешь лучше узнать русских,
Обратись к книге Сигизмунда [543], которая скажет всю правду,
Поскольку он долго жил посланником к этому королю,
Посланный Поляком, он дает во всех отношениях правдивый рассказ.
Ему я рекомендуюсь, облегчив боль своего пера.
И, наконец, желаю тебе всего хорошего и снова прощаюсь с тобой.