Немецкие шванки и народные книги XVI века

Умер один ростовщик, и тело его было таким тяжелым, что никто не мог поднять его. И кто-то сказал: „По нашим обычаям, каждого должны хоронить люди из его цеха: портного — портные, гончара — гончары, поэтому позовем четверых ростовщиков, и пусть они его хоронят — и, бьюсь об заклад, они смогут его поднять и перенести“. И впрямь, четверо ростовщиков подняли пятого как перышко.

Один ростовщик был на проповеди; выйдя же из церкви, он осерчал и начал браниться. Повстречался ему добрый знакомец и спросил: „Сударь мой, на кого это вы так осерчали?“ Ростовщик ответил: „На проповедника, которому вздумалось утверждать, что черт собственноручно затащит всех ростовщиков к себе в ад“. Знакомый возразил: „Это ложь. Дайте мне семишник, и я при всем честном народе подойду к нему и скажу, что он неправ“. Ростовщик дал ему семишник. А тот пошел в церковь и подошел к амвону. Следом за ним вошел в церковь и ростовщик. Получивший семишник обратился к священнику: „Сударь мой, вы утверждали в своей проповеди, что черт собственноручно затащит всех ростовщиков к себе в ад“. — „Да, — ответил священник, — это сущая правда“. — „Нет, сударь мой, это неправда“. Проповедник полюбопытствовал — почему. „А потому, что для ростовщиков было бы больно много чести, если бы черт собственноручно затаскивал их к себе в ад. Он берет их за ноги и швыряет в бездну“. Все рассмеялись, семишник был заработан честно, а ростовщик осерчал еще сильнее.

Лежал один ростовщик при последнем издыхании, и родные молили его покаяться в грехах и заслужить тем самым вечное прощение. Ростовщик же пропускал их слова мимо ушей. Наконец, в ответ на их все растущую настойчивость, он рассерженно возразил: „Мое сердце не способно на раскаяние, сперва подыщите мне другое сердце“. Из чего ясно: не для того зашивают золото в мешок, чтобы его оттуда доставать.

Один князь путешествовал вместе с княгиней, и остались они на ночлег в замке у некоего рыцаря. У рыцаря был сын, обделенный даром речи. За трапезой немой прислуживал пирующим и вел себя при этом вежливо и благородно и достоинства своего не ронял. Князю захотелось побеседовать с ним. Отец юноши возразил: „Милостивый государь, он не может говорить, он немой“. Княгиня тут же сообразила: вот для меня слуга, о каком я всегда мечтала: он не проболтается, перед ним нечего будет стесняться. И сказала мужу, что надо бы взять юношу к ней в услужение. Рыцарь не смог отказать князю в этой просьбе. И когда они вернулись домой и князь собрался в дорогу вновь, уже один, она велела юноше подать себе в спальню вина, а тут, откуда ни возьмись, явился туда же некий рыцарь, и немому стало ясно, в чем тут загвоздка. Год или два спустя князь отправился в гости к отцу немого и захватил его с собой, чтобы тот мог повидаться с родителями. И опять немой юноша прислуживал князю на пиру. Князь спросил у хозяина: „А что, твой сын немой от рождения, или вследствие какой-то болезни, или еще по какой-нибудь причине?“ И отец ответил: „Он вовсе не немой, он умеет разговаривать, но не умеет держать язык за зубами, он выбалтывает все, что знает, и порочит людей, хотя и говорит при этом чистую правду. Вот почему я запретил ему разговаривать, и с тех пор он молчит“. Князь обратился к владельцу замка: „Сударь мой, пусть же он заговорит, я прошу вас об этом“. И тот согласился: „Ладно, сын, так и быть, скажи нашему милостивому князю что-нибудь“. И сын сказал: „Милостивый государь, во всем государстве нет худшей потаскухи, чем ваша супруга“. Князь же ответил: „Ладно, помалкивай, ты сказал уже слишком много и не сказал мне при этом ничего нового“.

Знайте же, чада мои любезные, что ежели каждому прелюбодею или прелюбодейке отрубать руку, то резко возрастет цена на шелк и на полотно. Почему? А потому что ткачих считай что не останется. Я, автор этой книги, был учителем и проповедником в одном городе, где жили два брата, оба женатые, и каждый держал вдобавок по любовнице. Люди остерегали их, они же упорствовали и бегали к девкам и пренебрегали супружескими обязанностями. Городская управа решила поймать их на этом и примерно наказать: наряду с прочими штрафами и пенями, взяли с них клятву никогда не носить другой одежды, кроме длиннополых серых кафтанов. Однажды случилось мне проповедовать в церкви этого города, и я сказал: „Если обязать всех прелюбодеев носить серые кафтаны, то откуда мне, бедному монаху, взять ткань на рясу, ведь прелюбодеев и прелюбодеек столько, что серое сукно резко вздорожает“.

Приехал в Рим некий шваб, и оказался он среди итальянцев впервые, и налили ему доброго итальянского вина, а вина ему пить не доводилось отродясь, и не знал он, что это такое. И подозвал он хозяина и спросил его тайком, что за сок тот ему поднес. Хозяин сообразил, что перед ним за птица, и сказал: „Сие слезы Божьи“. Тогда шваб возвел очи горе и воскликнул: „О Господи, почему ты никогда не плачешь у нас, в Швабии?“

У одного человека был жар, и он остужал его вином. Пришел к нему другой и говорит: „Хочешь, вылечу?“ — „Вылечи, друг мой, да только от жара, а не от жажды — больно уж приятно холодное вино холодит желудок“.

Один человек сказал: „Меня постоянно одолевает жажда“. Другой спросил: „Почему бы это?“ А тот ответил: „Стоит мне помыться, и меня начинает мучить жажда и мучит меня восемь дней подряд, а моюсь я раз в восемь дней“. Есть пословица: кому не спится, пускай сходит на проповедь, кому не верится в Господа, пускай отправится в морское путешествие, кому не пьется, пускай помоется. Четвертая же мысль пословицы касается дорожного времяпрепровождения, когда сочиняют добрые шванки. Кому не по вкусу яблоки, тот должен выстричь тонзуру или надеть рясу. Если ты набожен и целомудрен и тяготишься этим, выстриги тонзуру и надень рясу — и печаль твоя мигом пройдет, потому что людей развратнее, чем монахи, не бывает. Но храни тебя от этого Господь!

Один монах гостил в доме у горожанина и служил Господу, но главным образом сражался с нечистой силой. И наконец он воскликнул: „Ответствуй мне, нечистая сила, как угодить тебе, чтобы ты оставила меня в покое?“ И черт ответствовал: „Выбирай одно из трех. Или согреши с хозяйкой дома, давшего тебе приют“. Монах не захотел это делать. „Или убей хозяина“. Монах опять отказался. „Или, — сказал черт, — напейся допьяну“. — „Ладно, — ответил монах, — так уж и быть, напьюсь“. А напившись, согрешил с хозяйкой дома, а когда застал его за этим нечестивым занятием хозяин и захотел наказать — убил хозяина. Так он выполнил все три чертовы условья. Храни тебя от этого Господь!

Франциск, герцог Миланский, прослышал об одном чудовищном обжоре по имени Сифрон и пригласил его к столу. И когда тот сожрал четырех жареных каплунов, и четырех рябчиков, и сорок крутых яиц, и фунт лежалого сыра, и многое другое, чем потчевали его слуги, — и столько всего, что поверить в такое едва ли возможно, не будь сам герцог сему свидетелем, — и, сожрав все это, собрался восвояси, он обратился к герцогу со следующими словами: „Всемилостивый государь, нижайше прошу у вас прощения за то, что я сегодня был не в ударе и не смог показать всего, на что способен. Мне нынче немного нездоровится, в следующий раз я, надеюсь, не оплошаю“.