Мариво - Удачливый крестьянин

Пасси был западным пригородом Парижа, находясь между городом и Булонским лесом. Долгие годы он служил местом отдыха и загородных прогулок. В 1657 г. здесь были открыты целебные источники, но популярностью они стали пользоваться лишь с начала XVIII в. Светские врачи охотно посылали больных на этот модный лечебный курорт; здесь лечились Ж.-Ж. Руссо, Франклин и др.

Этот эпизод во многом повторяет рассказ одного из спутников Жакоба на пути в Версаль в четвертой части романа.

Т. е. ясенистов.

Принимала визиты, лежа в кровати. – Мода на такие приемы относится еще к XVII в. Например, знаменитая Мария Манчини (1640–1715), возлюбленная Людовика XIV, принимала гостей, лежа в постели, сделанной в виде гигантской раковины, покоившейся на вырезанных из дерева четырех сиренах, сама же хозяйка была одета Венерой. В XVIII в. приемы в постели были обычным явлением в светском обществе; ревнители же буржуазной морали такую манеру принимать гостей страстно осуждали.

Церковь святого Иоанна. – Наиболее известной церковью с таким названием была в Париже церковь на маленькой улочке, прилегающей к Собору Парижской Богоматери. На ступени этой церкви обычно клали незаконнорожденных младенцев, откуда их препровождали в приют. Сюда в 1717 г. приятельница Мариво госпожа де Тансен положила своего новорожденного сына, в будущем – прославленного философа Даламбера.

Проповеднику, чем к его учению. – Искусство церковной проповеди, стоявшее во Франции на протяжении XVII в. столь высоко (здесь достаточно назвать имена Массийона, Бурдалу, Боссюэ, Фенелона), в следующем столетии приходит в упадок. Между тем мода на проповедников растет, и предприимчивые аббаты пользуются этим, более заботясь о собственном обогащении и славе, чем о наставлении верующих. Мариво не раз с негодованием отмечал, что религиозные ханжи более привязаны к личности проповедника, чем к его учению (см., например, «Французский зритель», л. 17; автор продолжения почти наверняка воспользовался этим произведением писателя).

Эти мысли автора продолжения заставляют предположить, что он был французским протестантом, бежавшим от преследований в Голландию.

Отдать их в пансион. – Появление пансионов было примечательной чертой французской общественной жизни XVIII в. Это было попыткой ввести светское начало в младшую школу. Мерсье писал об этих учебных заведениях: «Итак, теперь существуют в Париже новые пансионы, в которых обучение ведется по вполне разумному плану. Там допущены все науки, там каждый ученик выбирает себе ту отрасль знания, которой будет отведено господствующее место в избираемой им карьере. Этого рода заведения обязаны своим возникновением умственному прогрессу и часто повторяющимся, вполне обоснованным жалобам писателей на прискобную рутину, царящую у нас в университете» (Л.-С. Мерсье. Картины Парижа, т. I, стр. 393–394). Но были и совершенно ретроградные пансионы, особенно при Сорбонне; в них преподавание велось по-старинке, основываясь на муштре и зубрежке. В середине и второй половине века в новые пансионы стали все более охотно отдавать своих детей дворяне и представители крупной буржуазии.

Контролер по сбору налогов… – Откупщики по сбору налогов в провинциях (так называемые «генеральные фермеры») появились во Франции при Людовике XIV по инициативе его министра Кольбера (1681). До этого иногда давался на откуп сбор какого-нибудь одного налога. Генеральные фермеры обычно посылали вместо себя специальных чиновников, так называемых «генеральных контролеров», которые проверяли во время инспекционных поездок поступление налогов и деятельность местных сборщиков.

Бесплатно, ради чести; здесь: почетное (лат.)

Главный викарий был помощником епископа, он ассистировал ему во время торжественных богослужений, исполнял его обязанности, когда епископ отсутствовал, и вообще вел его дела.

Речь идет об одной из торговых компаний, создававшихся для экономических связей с заморскими странами; такие компании возникали на протяжении всего XVIII в. Одной из них была Миссисипская компания, основанная в 1716 г. Антуаном Кроза (1655–1738) для морского сообщения и торговли с Северной Америкой.

Фермеры, работая на благо своей госпожи, не забывали и себя. – Эта картина счастливой сельской жизни, которую рисует автор продолжения, является типичной буржуазной утопией и ни в коей мере не соответствует реальному положению французского крестьянства в XVIII в. Даже при очень рациональном ведении хозяйства и в самые удачные по урожаю годы французские арендаторы едва сводили концы с концами: дробность и чересполосица крестьянских наделов, обилие всевозможных налогов, затрудненность сбыта из-за разнообразных заградительных пошлин – все это обрекало французское крестьянство на полунищее существование. Известно сделанное Лабрюйером описание французского народа, потрясшее Пушкина: «Порою на полях мы видим каких-то диких животных мужского и женского пола: грязные, землисто-бледные, иссушенные солнцем, они склоняются над землей, копая и перекапывая ее с несокрушимым упорством; они наделены, однако, членораздельной речью и, выпрямляясь, являют нашим глазам человеческий облик; это и в самом деле люди. На ночь они прячутся в логова, где утоляют голод ржаным хлебом, водой и кореньями. Они избавляют других людей от необходимости пахать, сеять и снимать урожай и заслуживают этим право не остаться без хлеба, который посеяли» (Лабрюйер. Характеры, стр. 263). К середине XVIII в. в этом отношении мало что изменилось.

Феодальное владение, так называемый феод (fief), могло находиться в зависимости от другого феода. Очень часто в дореволюционной Франции эта зависимость была чисто номинальной: владелец «младшего» феода никак не зависел экономически от владельца феода «старшего», но обязан был оказывать ему определенные знаки уважения – признавать за ним право на лучшее место в церкви или за пиршественным столом, первым наносить визит и т. д. Все эти обычаи являлись пережитками глубокой старины.

Третейский суд в вопросах дворянской чести и вообще во взаимоотношениях рыцарей был типичным феодальным установлением. Несмотря на его анахронистичность, к нему еще продолжали прибегать в XVIII в.

Все придворные должности, которые могли быть проданы буржуа, стоили очень дорого. Чаще всего шли в продажу должности королевского секретаря (когда-то этот пост занимали талантливые выходцы из буржуазии, способные правоведы, так называемые «легисты»), принося дворянство купившему эту должность, а королевской казне – изрядную прибыль.