Сэмюэл Ричардсон - Английские письма или история кавалера Грандисона

Но въ добромъ ли онъ здравіи или нѣтъ, вы, видите что Сиръ Карлъ не лишается своей живости. Его великое сердце умѣетъ наслаждаться благополучіемъ другаго. Я желаю ощущать удовольствіе въ сердцѣ, сказалъ онъ мнѣ нѣкогда. И такъ не долженъ ли онъ чувствовать онаго отъ приходящаго въ совершенное состояніе здравія любезнаго своего Іеронима, отъ выздоровленія удивительной Клементины и отъ благополучія, коего великія сіи случаи разпространяютъ въ знаменитой фамиліи. Я желаю по немъ изчислить тѣ удовольствія, кои онъ находитъ въ благодарности многихъ особъ ему обязанныхъ. Не ощущалъ ли онъ равнаго удово л ьствія отъ благодарности Милорда и Милади В…? Отъ своего Бельшера, отъ отца и матери своего Бельшера ? Отъ Милади Мансфельдъ и ея фамиліи? Отъ васъ любезная Милади и вашего Милорда ? Но вы почтете меня безъ сомнѣнія весьма странною въ семъ письмѣ. Я желала бы быть веселою, естьлибъ мнѣ было можно, поелику всѣ мои друзья же даютъ меня таковою видѣть. Перечитывая теперь мною написанное, я опаасюсь чтобъ вы на стали меня учить думать не столь страннымъ образомъ. Признайтесь чистосердечно, Шарлотта: все начертанное теперь перомъ моимъ не прилично ли болѣе вашему свойству нежели моему ?

Еще строку, одну только строку моя милая, великодушная тетушка Сельби ! Они не хотятъ чтобъ я писала, Шарлотта , въ такое время, когда желаю говорить о многихъ дѣлахъ касательно сихъ важныхъ писемъ; иначе не окончила бы сего съ толь малою пріяшностію.

Флоренція 18 Іюня.

Я начинаю, дражайшая и удивленія достойная Клементина, ту драгоцѣнную переписку, кою вы мнѣ позволяете, чувствуя сколь для меня велика такая милость. Однако не могу ли я сказать что она весьма для меня прискорбна? Находился ли когда нибудь человѣкъ въ равныхъ обстоятельствахъ? Мнѣ позволено вамъ удивляться, считать себя удостоеннымъ вашего почтенія и еще ласкательнѣйшимъ чувствованіемъ, но въ тожъ самое время запрещено надлежащимъ честнымъ образомъ просить то сокровище, кое нѣкогда было мнѣ опредѣлено и коего не льзя обвинять меня, чтобъ я оказался недостойнымъ. Не ужели я перемѣнилъ то что мы сперва почитали въ моихъ поступкахъ или въ главныхъ моихъ правилахъ. Потупался ли я когда ни есть преодолѣвать ваши склонности къ вашему закону и отечеству? Нѣтъ Сударыня. Извѣстясь о непоколебимо вашей приверженности къ своей вѣрѣ, я доволенъ былъ тѣмъ что обьявилъ и мою привязанность: Я худо бы призналъ приобрѣтенное мною здѣсь покровительство какъ отъ общественной такъ отъ священной власти, и не исполнилъ бы правилъ гостепріимства естьлибъ принялъ намѣреніе отвлечь знаменитой фамиліи дѣвицу отъ ея закона, къ коему она имѣетъ сильную привязанность. Какимъ же образомъ таковое мое поведеніе позволило вамъ усумниться о свободности вашихъ чувствованій, естьлибъ вы имѣли. Но я удалюсь отъ всякихъ жалобъ! я утушу въ моемъ сердцѣ тѣ, кои бы оно желало начертать перомъ моимъ. Не сказалъ ли уже я вамъ, что желаю быть всѣмъ тѣмъ, чѣмъ токмо вамъ угодно чтобъ я былъ? какого бы труда мнѣ ни стоило, сколь невозможно бы нибыло усиліе, естьли оно токмо не позволено мнѣ совѣстію; но я предамъ себя въ вашу волю. Естьли вы твердо настоять въ томъ будете, дражайшая и почтительная моя обладательница, каковою вы всегда пребудете для меня, то я повинуюсь всѣмъ вашимъ желаніямъ.

Сердце лишающееся самой щастливѣйшей надежды, коего отчаяніе подкрѣпляетъ единый законъ, изыскиваетъ покрайней мѣрѣ въ печали своей такого блага, кое нѣсколько равняется съ потеряннымъ. Позволеноли мнѣ будетъ, Сударыня, какой бы успѣхъ ни былъ сего величайшаго случая, ласкаться что переписка предпринятая по соизволенію всѣхъ никогда прервана не будетъ? Что толико чистая дружба вѣчно существовать будетъ? Что человѣкъ, коего благополучіе изчезло, будетъ почитаемъ за сына и за брата въ такой фамиліи, которая до послѣдняго издыханія его будетъ ему любезна? Я тѣмъ ласкаюсь… . Я прошу отъ сей любезной фамиліи продолженія ея почтенія; для чегожъ не могу я сказать любви ея? Но до того токмо времени пока мое сердце, не принимавшее участія въ самомъ себѣ но исполненное ревности къ славѣ и благополучію касательно знаменитаго вашего дома, будетъ чувствовать что оно того достойно; доколѣ мои поступки заставлять будутъ всѣхъ одобрять мои требованія. Съ моей стороны равно и съ вашей никогда и случится, чтобъ человѣкъ, коему благополучіе самаго тѣснѣйшаго союза обѣщано было по согласію всей вашей фамиліи, почитаемъ былъ въ оной за чужаго!

Никогда, Сударыня, человѣческое сердце не можетъ хвалиться толнко безкорыстною страстію какъ мое къ такому предмету, коего душа не въ примѣръ ему любезнѣе нежели прелести самой особы; ниже толико искреннею любовію ко всей ея фамиліи. Къ нещастію моему сіи два чувствованія подвергнули меня такимъ искушеніямъ, кои ни малѣйшаго не подадутъ сумнѣнія. И такъ до послѣдней минуты моея жизни вы будете мнѣ любезны, Сударыня, вы и всѣ ваши друзья.

Прощайте, составляющая славу и образецъ своего пола! Въ такихъ обстоятельствахъ что мнѣ сказать болѣе? Прощай, несравненная Клементина ! да вся Небѣсная благая излиются на васъ и на всю вашу фамилію во всякомъ обиліи! се обѣты вашего и проч.

Грандиссона.

Болонія 5 Августа.

Изъ многихъ причинъ, Г. мой, вынудившихъ меня желать вести съ вами переписку, надежда писать къ вамъ гораздо съ большею свободою нежели я могу съ вами говорить, изъ всѣхъ самая сильнѣйшая. И такъ я буду съ великою вольностію и искренностію изьясняться въ моихъ письмахъ. Я предполагаю, какъ будто бы пишу къ моему братцу или къ наилучшему моему другу. По истиннѣ, къ которому изъ моихъ братьевъ писала бы я столь вольно? Подражая Всевышнему вы требуете единаго сердца. Мое сердце не менѣе будетъ вамъ откровенно, естьли вы токмо можете проникнуть подобно ему, во внутренность онаго.

Теперь желаю я васъ возблагодарить, Г. мои, за тѣ нѣжныя и великодушныя предосторожности, съ коими вы начали ко мнѣ писать. Вы съ толикою осторожностію касались до нещастнаго состоянія моего здравія не называя его. . … О Г. мой! вы самый разборчивый человѣкъ: Съ какой нѣжностію не говорили вы всегда о моей привязанности къ закону моихъ предковъ? дѣйствительно, Г. мой, вы самый благочестивѣйшій изъ Протестантовъ, и меня убѣдили, вы и Гжа. Бемонтъ, что Протестанты равномѣрно могутъ имѣть свое благочестіе. Я никогда не почитала себя способною говорить столь благосклонно о вашемъ законѣ, какъ вы меня къ тому оба принудили, тѣмъ познаніемъ кое я имѣю о вашемъ благодушіи. О Г. мой! во что не вовлекли бы вы меня, вашею любовію, вашими благоугожденіями, непреодолимыми вашими выраженіями, естьлибъ я была вашею женою и жила въ Протестантскомъ Народѣ, посреди Вашихъ друзей, имѣющихъ тотъ же законъ и всѣ можетъ быть любви достойны и изящнаго свойства. Я страшусь васъ, Кавалеръ. Но оставимъ опасныя сіи мнѣнія. Вы непобѣдимыя человѣкъ: и я ласкаюсь, что естьлибъ была вашею, то ничто бы не въ состояніи было меня преодолѣть.