Сэмюэл Ричардсон - Английские письма или история кавалера Грандисона

Тогда онъ еще поцѣловалъ мою руку и всталъ съ таковою же пріятностію какъ и достоинствомъ. Естьлибъ я послѣдовала движеніямъ своего сердца, то колѣнопреклонно приняла бы его обѣты. Но я была какъ неподвижная. Однако мнѣ казалось, что я довольно изьявляла радости о томъ что его оною исполнила: Принесла радость вашему братцу, любезная Милади, Сиру Карлу Грандиссону !

Онъ примѣтилъ, что я очень была тронута, мои чувствованія и въ самомъ дѣлѣ по мѣрѣ размышленія увеличивались. Онъ мнѣ сказалъ спокойнымъ голосомъ: я оставляю васъ, любезнѣйшая Миссъ Биронъ, и иду принять поздравленія отъ всѣхъ общихъ намъ друзей. По толикой неизвѣстности и по столь многихъ странныхъ произшествіяхъ съ сего самаго часа буду я считать дни моего благополучія.

Онъ меня оставилъ съ видомъ нѣжнымъ и почтительнымъ. Я на ето не досадовала. Однако глаза мои за нимъ слѣдовали; я даже съ удовольствіемъ взирала и на тѣнь его, когда онъ сходилъ въ низъ по лѣстницѣ.

Чрезъ нѣсколько часовъ пришла ко мнѣ тетушка. Она застала меня въ глубокой задумчивости. Я укоряла себя съ начала излишнею торопливостію въ семъ дѣлѣ, потомъ сама себя оправдывала, или по крайней мѣрѣ думала, что оправдать себя могла, и прилагая премногія лестныя обстоятельства къ своимъ укоризнамъ и оправданіямъ усмотрѣла изъ оныхъ, что вѣчно должна я благословлять свою участь.

Такова на примѣръ была мысль о родственникахъ и друзьяхъ, коихъ я пріобрѣту; равно сколь ето будетъ лестно моимъ родственникамъ. Но Емилія, любезная моя Емилія ! Я почитала ее своею питомицею, равно какъ и онъ. Въ сихъ мысляхъ застала меня тетушка: она вывела меня изъ задумчивости, заключа меня въ свои обьятія: и похваляя меня опровергла всѣ сумнѣнія о излишней торопливости, къ коей себя обвиняла: она говорила мнѣ, какъ всѣ наши родственники взаимно другъ друга поздравляли сею новостію, и сколько тому радовались. Сколько довѣренности къ самой себѣ почувствовала я отъ ея одобренія? И увѣрясь, что дядюшка будетъ меня хвалить а не издѣваться надо мною, сошла я въ низъ съ большею бодростію чемъ шла къ себѣ на верьхъ.

Сиръ Карлъ и бабушка, сидя одинъ подлѣ другой разговаривали, когда явъ нимъ вошла. Всѣ увидя меня встали. О моя дорогая! Какое отличіе придаетъ мнѣ любовь такого человѣка! Сколь умножилось то уваженіе, какое вся фамилія до дружеству своему мнѣ оказывала. Дядюшка мой не могъ успокоиться не обременя меня своими ласками. Онъ напередъ всѣхъ ко мнѣ подошелъ и привѣтствовалъ меня многими нѣжными выраженіями. Сиръ Карлъ давъ ему время себя удовольствовать подошелъ ко мнѣ съ видомъ изьявляющимъ почтительнѣйшую любовь: и взявъ меня за руку посадилъ въ креслы между бабушкою и собою. Обожаемая дочь! сказала мнѣ сія любезная и нѣжная родительница, принявъ меня въ свои обьятія, ты совершенно соотвѣтствовала тому мнѣнію, какое я о тебѣ имѣю. Я была увѣрена, что могу положиться на такое сердце, которое превышаетъ всякое притворство и скрытность. Я ей отвѣчала, что великодушіе Сира Карла Грандиссона ободрило меня въ смущеніи и во всѣхъ моихъ сумнительствахъ. Онъ клялся [сжимая мою руку въ своихъ, а бабушка держала меня за другую:] что естьлибъ Небо не даровало ему Миссъ Биронъ предметомъ всей его надежды; то онъ никогда бы уже не сталъ помышлять о бракѣ по случившихся ему въ Италіи огорченіяхъ. Я прошу у васъ одной милости, государь мой, предпріяла моя бабушка; не употребляйте ни когда такихъ постороннихъ словъ, когда хотите означать особъ именемъ ихъ отечества, словомъ, не говорите ни когда о удивленія достойной Клементинѣ съ такою скрытностію. Не смущайтесь, государь мой, когда хотите произнести ея имя при Генріеттѣ, при мнѣ и дочери моей Сельби. Вы свободно оное выговаривать можете. Мы ее всегда почитали и не перестанемъ въ ней имѣть того уваженія, которое она заслуживаетъ по достопамятному примѣру поданному ею своему полу. Государь мой, сказала я наклонясь къ нему: я къ сему и свою прозьбу присовокупляю. Тетушка, слыша часть нашего разговора, подошла къ намъ и тоже самое ему говорила. Милади Ж… примолвила она, вамъ засвидѣтельствуетъ, государь ной, что мы прося у васъ всѣ трое сей милости, не имѣемъ столь подлаго сердца, чтобъ тѣмъ думали оказать вамъ какое похлѣбство. Онъ отвѣчалъ, что о томъ и помыслить не можетъ; что ваше великодушіе приноситъ самимъ намъ столько жечести какъ Клементинѣ ;что онъопишетъ Г. Іерониму нѣкоторыя изъ тѣхъ обстоятельствъ, кои приносятъ ему сердечное веселіе; что онѣ составятъ щастіе его любезнаго друга и что превосходная Клементина тѣмъ паче имѣть будетъ отъ того удовольствія, что желала быть увѣрена, дабы по породѣ и душевнымъ совершенствамъ тотъ человѣкъ, коего она почтила своею склонностію, ничего не говорилъ въ избраніи себѣ достойнаго предмета въ своемъ отечествѣ.

Станемъ просить Бога, любезная моя Милади, чтобъ свѣтъ озаряющій благополучіе наше не затмился новыми тучами. Но я ни чего не опасаюсь. Я буду съ признательностію наслаждаться настоящимъ временемъ, а будущее оставлю въ волю Зиждителя всяческихъ. Естьли братецъ вашъ будетъ моимъ супругомъ: ежели его чувствованія моимъ соотвѣтствуютъ; то чтобъ могло мнѣ случиться такого, чему бы я съ надѣянеімъ на него не подверглась? Но любезнѣйшія сестрицы, позвольте мнѣ предложишь вамъ еще два вопроса.

Скажите мнѣ, помнители вы чтобъ опасеніе и неизвѣстность причиняли мнѣ когда либо мученіе? Дѣйствительноли существовалъ тотъ, которой назывался Сиромъ Гарграфомъ Поллексфеномъ ? Не разсказывала ли я вамъ своихъ сновъ, когда такъ говорила, что, какъ воображала себѣ, претерпѣла я отъ его гоненій? Нужно мнѣ къ сохраненію справедливаго мнѣнія о уничтоженіи, дабы всѣ таковыя страданія, всѣ мученія соблюдались письменно въ моихъ повѣствованіяхъ, а иначе могла бы я теперь забыть, что почитала себя нѣкогда злополучною.

Да пожалуйте скажите мнѣ, не можетели мнѣ обьявить, куда скрылась моя болѣзнь? Я очень была не здорова, вы ето помните, Милади Ж… когда вы изволили пробыть у насъ нѣсколько дней; такъ не здорова, что не могла того скрыть ни отъ васъ ни отъ другихъ моихъ друзей, хотя весьма того желала. Я не воображала, чтобъ сія немощь была такая, коей излѣченіе зависитъ отъ сердечнаго удовольствія. Я столь была увѣрена о достоинствахъ Клементины и о правахъ, какія она имѣла на качества Милади Грандиссонъ, что въ такомъ убѣжденіи, какъ казалось, довольно благоразумно успокоила свое сердце. Я еще думаю, что не излишне рано начала ласкаться надеждою, любезная моя, я чувствую, что стала теперь такъ легка, свободна и щастлива, что ничего не понимаю въ сей перемѣнѣ, и надѣюсь что никто не примѣтитъ уже во мнѣ той болѣзни, отъ коей я освободилась.