Сэмюэл Ричардсон - Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов

Ради Бога, сударыня… Я и въ третій разъ хотѣлъ взять ея руку, которою она оттолкнула мою.

Ради Бога! г. мой, не мучте меня.

Доркаса удалилась. Я поближе подвинулъ къ пей мой стулъ. Я взялъ ее за руку съ почтеннѣйшею нѣжностію, и сказалъ ей, что въ такомъ жестокомъ разстояніи, въ какомъ она меня содержала мнѣ не возможно было, чтобъ ей не выразить съ чрезвычайнымъ безпокойствіемъ страхъ, въ коемъ я находился, что естьлибъ былъ какой ниесть человѣкъ въ свѣтѣ, которой бы казался для нее равнодушнѣе, чтобъ не сказать омѣрзительнѣе другаго, тобъ не казался ей таковымъ тотъ нещастнымъ, котораго она видитъ предъ собою.

Она нѣсколько времени смотрѣла на меня весьма пристально; и не отодвигая своей руки, которую я держалъ, она вынула другою свой платокъ изъ кармана. Она обратила голову въ туже сторону утирая текущія слезы; но отвѣчала мнѣ только глубокимъ вздохомъ.

Я понуждалъ ее говорить, на меня взглянуть, и сдѣлать меня щастливымъ благосклоннымъ своимъ взглядомъ.

Я, по справедливости, сказала она мнѣ, могу жаловаться на ея равнодушіе. Она не видитъ ни малаго великодушія въ моемъ свойствѣ. Я не такой человѣкъ, чтобъ меня чемъ обязать было можно, ниже поступать съ малѣйшею благосклонностію. Странной мой поступокъ съ самаго вечера субботы, совершенно ей несносенъ. Всѣ тѣ надѣжды, которыхъ она отъ меня ожидала, изчезли; она уже ничего болѣе не видитъ въ моихъ повѣденіяхъ такого, что бы ей не причиняло отвращенія.

Сіи слова тронули меня до чрезвычайности. Я думаю, что виновники возстаютъ болѣе противъ справедливости, которая ихъ обнаруживаетъ, нежели невинные противъ клеветы, которая дерзаетъ ихъ порочить. Я просилъ мою любезную выслушать съ терпѣливостію изъясненіе о сей переменѣ. Я вновь учинилъ признаніе въ гордости моего сердца, которое не могло снести въ такой женщинѣ, коей я ласкался нѣкогда принадлежать, тотъ порокъ въ предпочтеніи, по коему она подаетъ мнѣ всегда причину ее укорять. Бракъ, сказалъ я, есть такое состояніе, въ которое не должно вступать какъ съ одной такъ и съ другой стороны, съ равнодушною холодностію.

Единая токмо безразсудная оплошность прервала она съ торопливостію, подаетъ тѣмъ причину ожидать знаки почтенія, которые ихъ не заслуживаютъ. Вы весьма худо о мнѣ судите г. Ловеласъ, естьли вы думаете, что подлыя причины могутъ внушить во мнѣ любовь къ тому, кто оной не достоинъ. Дѣвица Гове васъ увѣдомитъ, г. мой, что я никогда не любила погрѣшностей моей пріятельницы, да никогда не желала, чтобъ и она мои любила. Наше правило состоитъ въ томъ, дабы одной другую не щадить. И такъ для чего же человѣкъ, который всегда дѣлаетъ проступки, [ибо, скажите мнѣ, г. мой, какія ваши добродѣтели] почитаетъ за право требовать моего почтенія. Я отъ него также бы не заслуживала онаго, естьлибъ могла поступать съ равною подлостію. Онъ ничего бы мнѣ не долженъ былъ оказывать, какъ презреніе.

Правда, сударыня, что вы совершенно сохранили благородную сію мысль. Вы не должны опасаться быть презираемою за тѣ знаки нѣжности или благосклонности, которые бы оказали находящемуся предъ вами человѣку. Кажется, что всѣ ваши старанія клонятся къ тому дабы вознбновить или доставить случай обьявить, что вы ни единой мысли не имѣли въ мою пользу, сіе весьма извѣстно по собственному вашему выбору. Вся моя душа, сударыня, во всѣхъ ея заблужденіяхъ, желаніяхъ, и намѣреніяхъ была бы предъ вами отровенна и чиста, естьлибъ я былъ ободренъ хотя нѣкоею вашею довѣренностію и вашимъ почтеніемъ, дабы утвердиться противъ тѣхъ злобныхъ обьясненій, кои бы, какъ я трепеталъ, вы не придавали всему тому, что бы я могъ вамъ сказать или предложить. Никогда сердце не было столь откровенно. Никогда и никто не старался болѣе познать его погрѣшности. [Вотъ справедливость Белфордъ.] Но вы знаете, сударыня, колико мы отдаленны отъ щастливыхъ сихъ изреченій. Недовѣрчивость и опасность съ вашей стороны произвели и съ моей сумнѣніе и страхъ. Ни какой взаимной довѣренности не оказано; какъ будто бы мы съ одной и съ другой стороны болѣе казали притворства, нежели любви. Колико я опасался каждаго письма, которое видѣлъ что вы получали чрезъ Вильзона! но не безъ причины, поелику нослѣднее отъ котораго я ожидалъ многаго въ разсужденіи статей, кои вамъ предложилъ на бумагѣ, не имѣетъ друаго дѣйствія, естьли я долженъ судить о томъ по отказу, учиненному вчерась, со мною видѣться, [хотя вы въ состояніи были выдти, да и въ носилкахъ, дабы лишить меня удовольствія васъ сопровождать,] какъ раздражило васъ противъ меня еще болѣе нежели прежде.

По видимому я виновата, съ негодованіемъ отвѣчала мнѣ красавица, что была въ церьквѣ не будучи сопровождаема такимъ человѣкомъ, котораго склонность ни мало бы къ тому не побуждала, естьлибъ онъ не видалъ туда меня идущею. Я виновата, что желала быть уединенною въ Воскресенье, оказавши вамъ угожденіе, идти съ вами въ комедію и препроводить часть ночи. Вотъ мои преступленія, вотъ чемъ я заслужила наказаніе; сіе то конечно подало вамъ право принуждать меня съ вами видѣться, и меня устрашать, когда я съ вами увидѣлась, столь жестокими поступками, съ какими никогда не поступаютъ съ такою женщиною, которую ни что принудить не можетъ ихъ терпѣть. Нравъ моего родителя еще не избегъ вашего осужденія, г. Ловеласъ: но то что онъ оказалъ худаго по бракосочетаніи. несравненно хуже того, что вы многократно уже прежде оказывали. Чего же я должна отъ васъ ожидать впредь, разсуждая о васъ и съ весьма благосклонной стороны? Мое негодованіе воспламеняется въ ту минуту, какъ я съ вами говорю, когда воспоминаю тѣ черты вашего поступка столько же противныя великодушію, сколько и учтивости, для особы, повергнутой въ нещастія, отъ коихъ она стенаетъ. По истиннѣ, я съ великимъ трудомъ могу терпѣть васъ предъ моими глазами.

Здѣсь она встала, разспростерши руки, и отворотя голову, дабы сокрыть свои слезы… О мой дражайшей родитель! вскричала сія неподражаемая дѣвица, вы конечно бы пощадили меня отъ ужаснаго проклятія, естьлибъ знали колико я наказана, съ той минуты, какъ заблужденныя мои ноги вывели меня изъ дверей вашего сада, и соединили съ г. Ловеласомъ! потомъ упадши на свой стулъ, она облилась слезами.

Любезнѣйшая моя, сказалъ я ей, взявъ ее за руки, которыя были еще разпростерты! кто бы могъ удержаться отъ столь трогательнаго воздыханія, хотя страстнаго! [поелику я надѣюсь еще жить, Белфордъ, то почувствовалъ трепетъ, слезы появились на моихъ вѣкахъ, и я едва осмѣлился на нее воззрѣть.] Что же я сдѣлалъ, что могъ заслужить сіе нетерпѣливое восклицаніе? Подалъ ли я вамъ причину въ какое ниесть время, моими разговорами, моими поступками, моими взглядами, сумнѣваться о моей чести, моемъ почтеніи, и обожаніи? Я могу приписать сіе имя моимъ чувствованіямъ для великихъ вашихъ добродѣтелей. Зло произходитъ отъ того, что мы какъ съ одной такъ и съ другой стороны въ недоумѣніи находилися. Удостойте меня изъясненіемъ своихъ мнѣній: равномѣрно и я вамъ свои изъясню, и въ то время мы будемъ щастливы. Дай Боже, чтобъ я всегда любилъ, такъ какъ люблю васъ, и естьли я сумнѣваюся о такомъ чувствіи: то да погибну, естьли знаю, какъ бы могъ я видѣть васъ моею! позвольте мнѣ думать, дражайшая Кларисса, позвольте мнѣ токмо думать, что вы предпочтете меня въ выборѣ: позвольте сказать, я ласкаюсь, что вами не ненавидимъ и не презираемъ!…