Сэмюэл Ричардсон - Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов

Пришелъ онъ къ моей сестрѣ, которая съ нетерпѣливостію ожидала случая соединиться съ нимъ въ чувствованіяхъ своего негодованія противъ ненавидимаго ею человѣка. Клялась ему, что "не имѣла никогда къ г. Ловеласу нималѣйшаго уваженія и склонности; извѣстно ей, что имѣніе его почти все въ закладѣ, и что онъ утопая всегда въ роскошахъ и веселостяхъ, находится въ долгахъ по самыя уши, и не имѣетъ у себя ни дому, ни екипажа." При сихъ словахъ хвалилась тѣмъ, что ему отказала, и братъ мой превозносилъ ее похвалами. Они совокупясь вмѣстѣ, старались всячески его унизить и опорочить, и не пропускали ни одного случая вредить ему во всѣхъ своихъ разговорахъ, которыя хотя иногда начинались совсѣмъ не о немъ, но всегда оканчивались къ его предосужденію.

Я не старалась никакъ противорѣчить имъ въ его оправданіе, а особливо, когда не была замѣшана въ ихъ разговорѣ. Говорила имъ, что для него не намѣрена произвесть никакой фамильной ссоры; и какъ всѣ полагаютъ въ немъ великіе пороки, то и я думаю, что имѣютъ о немъ такія мысли не безъ причины. Когда же не въ силахъ уже была слышать долѣе ихъ ругательствы, то удалялась отъ нихъ къ моимъ клавикордамъ или въ мою горницу.

Однакожъ со всѣмъ тѣмъ сколь ни холодны были ихъ противъ его поступки; однакожъ не имѣли въ себѣ ничего язвительнаго. Ласкали они себя надеждою, что отецъ мой запретитъ ему продолжать свои посѣщенія. Но какъ его поступки, знатность и богатство не подавали ни малой къ тому причины, то въ надѣяніи своемъ они обманулись, и обратились прямо ко мнѣ. Я спрашивала ихъ: какую можно мнѣ имѣть власть, поступать такимъ образомъ въ домѣ моего отца, а особливо, когда поведѣніе мое содержитъ г. Ловеласа отъ меня въ отдаленности, и когда посѣщенія его относятся ко мнѣ, равно какъ и ко всей моей фамиліи, кромѣ только однихъ ихъ? На конецъ страсть ихъ такую взяла надъ ними власть, что вдругъ {Причину такой перемѣны можно будетъ замѣтить въ письмѣ XIII.} вмѣсто того, чтобы по обыкновенію своему отъ него удаляться, начали они искать случая съ нимъ встрѣтиться, въ намѣреніи чинить ему язвительнѣйшіе обиды.

Г. Ловеласъ примѣтя то, приносилъ мнѣ о томъ жалобы чувствительнѣйшими выраженіями, давая мнѣ разумѣть, что естьли бы не имѣлъ онъ уваженія ко мнѣ, то такія поступки моего брата не оставилъ бы безъ наказанія. отличность сія была очень досадна; однакожъ я сказала, что не смотря на всѣ брата моего поступки, не намѣрена я никакъ начинать съ нимъ ссоры; и естьли они не могутъ терпѣть другъ друга, то весьма бы я была рада, естьли бы они ни гдѣ не могли встрѣчаться. Отвѣтъ сей былъ ему весьма чувствителенъ, и онъ сказалъ мнѣ, что соглашается охотно переносить всякія ругательствы и обиды, когда то мнѣ угодно. Его обвиняютъ въ спыльчивости, но онъ покажетъ, что имѣетъ въ себѣ довольно умѣренности и воздержанія.

Не за долго передъ тѣмъ, братъ мой съ согласія дядей моихъ употребилъ одного стариннаго дворецкаго милорда М ***, согнаннаго господиномъ своимъ со двора, и бывшаго потомъ управителемъ Г. Ловеласа, которой также его выгналъ, на освѣдомленіе о его долгахъ, вечеринкахъ, знакомствѣ, волокитствѣ и о всемъ томъ, что касалось до его поведѣнія. Тетка моя Гервей сообщила мнѣ потаеннымъ образомъ полученныя симъ посредствомъ извѣстія. Дворецкой признавался, что "онъ былъ господинъ великодушной, не щадилъ ни чего для исправленія своихъ земель, не полагался въ томъ на другаго, разумѣлъ все то порядочно самъ, въ путешествіяхъ своихъ учинилъ онъ великія издержки, и вошелъ въ великія долги; по возвращеніи своемъ опредѣлилъ себѣ для расходовъ годовую сумму, и уменьшилъ гораздо роскошь, дабы не быть ничемъ обязану своему дядѣ и теткамъ, которыя дали бы ему охотно и безъ всякаго прекословія столько денегъ, сколько ему было нужно; однакожъ не хотѣлъ того, чтобы они въ его дѣла и поступки мѣшались; а особливо имѣлъ съ ними частыя ссоры; обходился съ ними очень свободно, такъ что они его боялись; что вотчины его не были никогда въ закладѣ, какъ то утверждалъ прежде мой братъ; что кредитъ его нимало не уменьшился, и теперь почти уже расплатился онъ со всѣми своими должниками.

"Въ разсужденіи женщинъ, не щадили его нимало. Онъ былъ человѣкъ странной. Когда у старостъ его или откупщиковъ были хорошія дочери, то остерегались они ему ихъ показывать. Не было у него ни какой особливой на содержаніи любовницы; больше всего любилъ онъ новость. Сумнительно, чтобы дядя его и тетки могли принудить начать думать о женидьбѣ. Не видно было, чтобы онъ былъ охотникъ до вина. Любилъ чрезвычайно всякія происки, и почти безпрестанно лежалъ на перѣ. По возвращеніи своемъ, велъ онъ въ Лондонѣ жизнь самую невоздержную. Было у него шесть или семь сотоварищей столько же злобныхъ, какъ и онъ, которые ѣзжали съ нимъ часто въ деревню, гдѣ при отъѣздѣ ихъ всегда были крестьяне въ великой радости. Хотя было въ немъ и много пристрастія; однакожъ признаться должно, что онъ имѣлъ нравъ преизрядной; всякую шутку сносилъ равнодушно; любилъ шутить и надъ другими, и часто въ разговорахъ своихъ не щадилъ и самъ себя; однимъ словомъ, по словамъ дворецкаго, былъ онъ въ поступкахъ своихъ человѣкъ самой своевольной.

Описаніе сіе происходило отъ недруга; ибо по примѣчанію моей тетки, всякое слово клонящееся къ его пользѣ сопровождаемо было: Признаться должно, не льзя я отнять у него сей справедливости , и пр; а все прочее говорено было отъ чистаго сердца. Также свойство сіе хотя было и не очень хорошо; однакожъ не довольно еще было для тѣхъ, которые его развѣдывали; по тому что хотѣли бы слышать о немъ еще гораздо того хуже. Братъ мои и сестра боялись того, чтобы г. Ловеласъ не имѣлъ въ исканіи своемъ успѣха; по тому что большая часть самыхъ хуждшихъ ихъ развѣдываній учинилась уже извѣстна тогда, когда представленъ онъ былъ съ начала моей сестрѣ. Чтожъ касается до меня, то не взирая на все то, что онъ во угожденіе мнѣ сносилъ терпѣливо всѣ чинимыя ему братомъ моимъ досады, не старалась я никакъ побуждать его къ примиренію. Къ брату моему и сестрѣ оказывалъ онъ совершенное презрѣніе, и я не сумнѣвалась, что онъ по честолюбію своему и самолюбію, не видя у насъ ни отъ кого себѣ привѣтствія, прекратитъ посѣщенія свои самъ собою, и поѣдетъ въ Лондонъ, гдѣ жилъ до знакомства съ нашимъ домомъ.

Но ненависть брата моего не дала мнѣ дождаться сей перемѣны. Послѣ многихъ язвительныхъ насмѣшекъ, на которыя г. Ловеласъ отвѣчалъ только однимъ презрѣніемъ, братъ мой дошелъ на конецъ до такого бешенства, что не хотѣлъ его впустить въ нашъ домъ; услыша, что говорилъ онъ съ приворотникомъ обо мнѣ, спросилъ его, какое ему до сестры его дѣло; на что тотъ отвѣчалъ ему, что проситъ его вспомнить то, что теперь онъ уже не въ университетѣ, и готовъ отвѣчать ему на все, какъ ему угодно. По счастію подошелъ къ нимъ тогда идучи отъ меня докторъ Левинъ, которой слыша такіе разговоры сталъ между ими въ самое то время, какъ они уже хотѣли вынимать шпаги. Г. Ловеласъ прошелъ мимо моего брата не смотря на всѣ его супротивленія, и оставилъ его подобнаго разъяренному звѣрю, остервенившемуся послѣ великой гоньбы.