Андре де Нерсиа - ФЕЛИСИЯ, или Мои проказы (Félicia, ou Mes Fredaines, 1772)

— Милорд… я должна вам верить?

— Ваши сомнения оскорбили бы меня.

— Но где я? Я вижу вокруг только лица людей, имеющих все основания обижаться на меня.

— Мерзкий человек! — закричала я, невольно прочитав имя Беатена в конце письма, которое несколько минут назад читала нам госпожа де Керландек (я подняла его с пола, чтобы вернуть ей).

— Что такое? — спросила взволнованная Сильвина. — Какая неожиданность!..

— Жалкий Беатен! — добавила я…

Госпожа де Керландек поспешила разорвать письмо на клочки, но было уже поздно.

— Знайте, — сказала я госпоже де Керландек, — знайте же, мадам, что чудовище, написавшее вам это письмо…

— Автор письма, мадам, — честный священник, он был наставником моего сына в колледже…

Сильвина и милорд Сидни хором издали возмущенный возглас, перебив госпожу де Керландек.

— Зейла, — сказал ей милорд, — этот предатель обманул вас, вы напрасно обвиняли присутствующих здесь дам. Ваш сын очень многим обязан им. Наставник, достойный лишь самой жестокой кары, единственный виновник бегства Монроза: он был жесток, преследовал его своей отвратительной страстью и ревностью.

— Ах, милорд! О-о-о, дорогие мои! — зарыдала несчастная мать, протягивая к нам руки.

Наши сердца переполнились нежностью и жалостью. Тревога матери извиняла жестокие оскорбления, которые нанесла нам госпожа де Керландек. Мы простили ее заблуждение.

Вскоре мы успокоились, умы прояснились. Зейла, обретя сына и любовника, возрождалась к жизни. На ее очаровательном лице появилось мягкое выражение — естественное свойство ее характера. Учтивый тон милорда, дружба и уважение, которые он нам выказывал, убедили гостью, что мы действительно благородные дамы. Она старалась завоевать наше доверие и добиться внимания. Нам подали чай: у милорда Сидни сохранилась эта английская привычка. Госпожа де Керландек осталась с нами, ведь милорд должен был дать ей тысячу разъяснений, задать миллион вопросов. Он все время повторял, что Зейла может чувствовать себя с нами совершенно свободно, что он нам полностью доверяет и что мы никогда не выдадим ни одной ее тайны. Женщины недоверчивы от природы, а несчастья сделали госпожу де Керландек весьма подозрительной, и она была не слишком многословна. Сидни с трудом удалось вырвать у нее правду о том времени, что прошло между его схваткой с Робером в Париже и дуэлью в Бордо, на которой был убит господин де Керландек. Зейла как будто не слишком дорожила памятью о дорогом супруге. Он был очень влюблен в нее, но не отличался любезностью и добротой… Зейла вообще не сожалела бы о нем, убей его кто-нибудь другой. Сэр Сидни сам воздвиг непреодолимое препятствие на пути столь желанного союза.

— Моя дорогая Зейла, — говорил милорд, — беру в свидетели этих дам! Я не нарушил клятву любить вас вечно и хранить себя для вас. Признаюсь в одном: я полагал, что вы меня забыли, мне было легче верить в это несчастье, чем считать вас умершей. Ваше молчание…

— Сидни! Да могла ли я сама вообразить, что после вашей схватки с этим безумным Робером, которого вы считали соперником — безо всяких на то оснований…

— Нет, Зейла, я вас ни в чем не подозревал и обвинял в несчастьях жестокий Рок. Вас, моя дорогая, я всегда уважал.

— Свекор увез меня в Нижнюю Бретань. Вы знаете, в каком состоянии я тогда находилась: несчастья погубили ребенка, которого я носила. Свекор до самой своей смерти не спускал с меня глаз, так что я не могла подать вам весточку, даже если бы пошла наперекор предрассудкам…

— О, жестокая! Когда вы вышли замуж за этого зверя, на ваших глазах игравшего моей жизнью, вы тоже помнили о вековых предрассудках?!

— Я краснею от стыда за тот свой поступок, Сидни… Но… Вы были жестоко отомщены.

— Ах, если бы судьба пощадила несчастный плод нашей любви! Что я вижу, Зейла? Ваши глаза наполнились слезами… вы смущены… Небо! Какое еще признание сейчас разорвет мне сердце или… переполнит его радостью? Зейла, не молчите, умоляю.

— Сидни!

— Моя драгоценная Зейла!

— Я обманывала вас, говоря, что наша дочь мертва.

— Небо! Счастливая надежда! Она жива! Но где же?..

— Держите ваш порыв, друг мой, радость не будет долгой. В море, на корабле, я кормила крошечную дочку грудью, к счастью, она родилась здоровой и крепкой. Увы, господин де Керландек, этот жестокий тиран, отнял у меня ребенка, как только мы сошли на берег. Позже он постарался убедить меня, что малышка умерла в деревне в доме честных крестьян, которые ею занимались. Он отказался назвать мне их имя и название деревни, и я засомневалась в правдивости известия. Завоевав преданность слуг деньгами и подарками, я получила от одного лакея сведения о судьбе дочери: он поставил условием своей искренности мое полное доверие, я должна была довольствоваться только его словами. Я обещала, я клялась! Этот человек рассказал, что моя дорогая девочка была им лично передана в сиротский приют, но наотрез отказался признаться, где находится злосчастное место. Слуга успокоил меня, заверив, что, если останется на службе и даже если покинет мой дом, будет один раз в год сообщать новости о дочери. Так продолжалось двенадцать лет, причем он сдержал клятву, данную господину де Керландеку, и сохранил в тайне название места, где жила девочка. Когда мы снова обрели друг друга в Париже, милорд, я предполагала, что наша дочь жива, но, оставаясь женой господина де Керландека…

Этот рассказ совершенно потряс Сидни, он испытывал попеременно надежду и страх; мы слушали с живейшим интересом.

— Наконец, — продолжила госпожа де Керландек, — некоторое время спустя после смерти мужа я имела счастье найти в бумагах листок с адресом места, где так долго содержался предмет моей нежности и бесконечных тревог. Приют находился в П.

Зейла назвала место, где я росла: меня сотрясла нервная дрожь. Сильвина вздрогнула от изумления, но остальные не обратили на это внимания.

— Итак, я немедленно отправилась в дорогу, — рассказывала госпожа де Керландек, — но представьте себе мое несчастье: в приюте мне сообщили, что за четыре года до моего приезда девочку забрали из приюта. Именно четыре года не писал мне старый слуга. Я с глубокой печалью узнала, что он никогда не отсылал в приют денег, которые я давала ему, надеясь облегчить положение моей несчастной дочери. Поведение доверенного человека господина де Керландека было смесью низости и откровенности. Отчаяние переполнило мою душу. Воспитатели рассказали, что у моего ребенка был непростой характер и что ее отдали честным людям, обещавшим хорошо заботиться о ней.